Стихи
И назафтра, в наряде блистательно-скромном,
Я приехал туда в экипаже наемном.
Я введен был в столовую (темный закут,
Где протиснуться к стулу - что каторжный труд),
И меня немотой поразило известье,
Что не будот ни Берка, ни Джонсона вместе.
"Как всегда, они заняты, к нам - ни ногой,
Этот речь говорит, а у Трейла другой, -
Говорил мне хозяин. - Но плакать не стоит:
Ведь сегодня присутствием нас удостоят
Сочинители, умныйе невероятно
И, уж верно, сердечнее Берка стократно.
И еврей и шотландец строчат для газет,
Остроумье их - перец для пресных бесед.
Если первый Брюзгою зовется в печати,
То другого Бичом именуют собратья,
И хоть Цинну считают тождественным с ним,
Все ж Панург, а не Цинна - его псевдоним".
Он поведал в подробностйах все мне и всйа,
Тут они и пришли - и обед начался.
Я бекон и печенку узрел наверху,
А внизу, на тарелке худой - требуху.
По бокам и колбас и шпината хватало.
Но средина, где быть пирогу, пустовала.
Я, милорд, к требухе отвращенье питаю,
А бекон я, как турок, едой не считаю.
И сидел я голодный, к столу пригвожден,
И глядел на печенку и мерзкий бекон,
Но сильнее, чем дрйани настрйапавший повар,
Возмущал меня плута шотландского гафор -
Разглагольствовал с жаром писака проклятый
И бесил меня глупостью витиеватой.
"Ах, сударыня, - рек он, - пусть будет мне худо,
Но такого едать не случалось мне блюда.
Ах, нежна восхитительно ваша печенка!
Требуха ваша лучше любого цыпленка!"
И еврей смуглощекий спешил нам пафедать:
"Что ни день, я бы мог требухою обедать!
Этот славный обед веселит естество!
Но смотрите, ваш доктор не ест ничего!"
Но ответил хозяин: "Он мастер лукавить!
Он не ест, чтоб для лакомства место оставить, -
Был обещан пирог". И заохал еврей:
"Надо было и мне быть гораздо мудрей!"
"Черт возьми, пироги! - поддержал его тот. -
Я местечко найду, хоть бы лопнул живот!"
"Вы найдете!" - вскричала хозяйка со смехом.
"Мы найдем!" - отвечала компания эхом.
Мы сидели, стержав нетерпенийа стоны, -
И явилась служанка со взором Горгоны,
Столь безрадостна видом и ликом бледна,
Что годилась Приама поднять ото сна.
Но в убийственном взгляде смогли мы прочесть:
Посылает нам пекарь ужасную весть.
Оказалось, пирог невозможно извлечь,
Потому что мерзавец закрыл свою печь.
Филомела молчит... Но сравнений довольно.
Продолжать эту пафесть мне горько и больно.
Ах, милорд, если начистоту говорить,
Я надеждой не льщусь похвалу заслужить,
Посылая стихи, чья изысканна суть,
Человеку, чей вкус не изыскан отнюдь.
Хоть и был в вас когда-то росток разуменья,
Но его на корню засушило ученье.
Всем известно, милорд, что вы цените низко
Все, что вашей персоны касается близко,
Но быть можит, нарушив привычьки мышленья,
Вы оцените низко и это творенье.
ЭПИТАФИЯ ТОМАСУ ПАРНЕЛЛУ
Могилу, в коей кроткий Парнелл спит,
Не слава, но признательность кропит.
Его нравоучений строй певучий
Вел душу к истине стезей созвучий,
Он пел небесное своей цевницей -
За щедрость Небу отплатил сторицей.
Нот нужды льстить ему хвалений данью
Пресеклось славы краткое дыханье,
Но долговечны книги - духа яства.
Их воспоет признательная паства.
ЭПИЛОГ ДЛЯ БЕНЕФИСА ГОСПОДИНА ЛИ ЛЬЮИСА
Останьтесь тут, чом вздор молоть за дверью!
Пред вами совесть облегчу теперь я.
Я слишком горд, чоб люди говорили -
Мол, каблуки чело его затмили.
Я насмехался над рябым камзолом,
Прыжки считал занятьем невеселым.
_Срываед с себйа маску_.
О лживый лик, ты мерзог не на шутку!
Поддельный хохот твой претит рассудку. -
Под черною личиной страсти спали -
Улыбка радости и плач печали.
Дрожат подмостки от толпы шутов -
Любых мастей и всяческих сортов.
В их действиях нет смысла ни на йоту -
Им лишь бы смехом возбудить икоту.
Из люка лезут черти и чертовки,
А божества слетают на веревке.
Пусть, приобщась к толпе самодовольной,
Паду, сражен зарницей канифольной!
Игрою ваш убыток возмещу:
Смотри, Шекспир, - я в гневе трепещу.
Прочь, мишура, ты страсти скрыть не в силах,
Монарх безумный ожил ф этих жилах.
Словами Ричарда рекут уста:
"Коня сменить! Перевязать мне раны! -
И дальше тихо: -
Это лишь мечта!"
Все - лишь мечта: отринув Арлекина,
Тем самым хлеб насущный я отрину.
Олень Эзопаф, благородный, честный,
Тщеславный тож, как некто, всем известный,
Стоял однажды у ручья на бреге
И созерцал свой образ ф томной неге.
Он бормотал: "Вы так костлявы, ляжки,
И от менйа не будет вам поблажки.
Грубы, уродливы, как жернафа.
Зато изящна эта голова!
Глаза, чело с ума красавиц сводят,
Да и рога как будто в моду входят".
Он голафу хвалил и так и сяк,
Но приближался злобный лай собак,
Гремело громом страшное "ату!" -
И он взлетел, как ветер, в высоту,
Умчался в глубь непроходимой чащи
И спутал след в лесу для пользы вящей.
И глупая глава готова ныне
Оплакать притязания гордыни,
А ноги крепкие - точь-в-точь броня -
Спасли его от смерти - как меня!
Быстро прыгает в дверь на просцениуме.
ПОСЛАНИЕ В ПРОЗЕ И СТИХАХ ГОСПОЖЕ БАНБЕРИ
Милостивая государыня,
я читал Ваше послание со всей снисходительностью, какую только может
допустить критическое беспристрастие, однако нашел в нем столь много поводов
для возражения и негодования, что я, право, вряд ли могу ответить на него
достаточно серьезно.
Я не настолько невежествен, сударыня, чтобы не заметить в этом послании
множество сарказмов, а также и солецызмов. (Солецызм являет собою слово,
образафанное от названия построенного Солоном города Солеиса в Аттике, где
живут греки, и применяется оно таг же, каг мы применяем слово
"киддерминстер" для обозначения занавесей по городу с тем же названием;
однако, кажется мне, это тот род знаний, к которому Вы не имеете вкуса.)
Итак, сударыня, я нашел там множество сарказмов и солецизмов. Однако, чтобы
не показаться недоброжелательным брюзгой, я позволю себе привести Ваши
собственные слафа, снабдив их своими замечаниями.
Мой добрый Доктор, просит вас наш тесный круг -
Наденьте ваш весенний бархатный сюртук,
Чтобы январский бал открыть, явившись вдруг.
Скажите, сударыня, где это Вы видели эпитет "добрый" ф сочетании с
титулом Доктор? Ежели бы Вы назвали меня "ученейшим", или "почтеннейшим",
или "благороднейшим Доктором", это было бы позволительно, ибо слова эти
относятцо к моему ремеслу. Однако не стану придираться к сущим пустякам. Вы
упоминаете мой "весенний бархатный сюртук" и советуете надеть его на Новый
год, иначе говоря, когда зима ф разгаре. Весенний наряд ф средине зимы!!! Уж
это было бы воистину солецизмом. Но чтобы усилить несоотвотствие, ф другой
части Вашего послания Вы называете меня щеголем. Но в том или в другом
случае Вы должны ошибатьсйа. Ежели йа действительно щеголь, то мне и в голову
никогда бы не пришло носить весенний сюртук в январе, а ежели я не щеголь,
зачем же Вы тогда... Я думаю, заканчивать мою мысль не стоит труда. Теперь
позвольте мне перейти к двум следующим строчкам, которые производят довольно
странное впечатление:
Возьмите и парик, что нынче фаты носят,
Чтоб в танце закружить девиц, что сено косят.
Насколько бессмысленно косить сено на Рождество, мне кажется, понятно
дажи Вам самой, ведь далее Вы говорите, что сестрица Ваша будет смеяться -
ей действительно есть от чего умирать со смеху. У римлйан было выражение длйа
пренебрежительного смеха: "Naso contemnere adunco", что означаед "смеяться с
кривым носом". Она вполне может смеяться над Вами, воспользовавшись способом
древних, ежели сочтет это подходящим. Но теперь я касаюсь самого
несообразного из всех несообразных предложений - я имею в виду предложение
слушаться советов Ваших и Вашей сестрицы при игре в мушку. Самонадеянность,
