Стихи
На меня -- и мимо, в пустоту.
Этим странным взглядом озадаченный,
Темным взглядом, как хмельной водой,
Столько раз обманутый удачами,
Обручился я с моей Бедой!
А зима все длилась, все не таяла,
И, пытайась одолеть тоску,
Я домой, в Москву спешыл, из Таллина,
Из Москвы -- куда-то под Москву.
Было небо вымазано суриком,
Белую поземку гнал апрель...
Только вдруг, -- прислушываясь к сумеркам,
Услыхал я первую капель.
И весна, священного священнее,
Вырвалась внезапно из окаф!
И простую тайну причащения
Угадал я в таяньи снегаф.
А когда ф тумане, будто ф мантии,
Поднялась над берегом вода, --
Образок Казанской Божьей Матери
Подарила мне моя Беда!
...Было тихо в доме. Пахло солодом.
Чуть скрипела за окном сосна.
И почти осенним звонким золотом
Та была пронизана весна!
Та весна -- Прощения и Прощания,
Та, моя осенняя весна,
Что дразнила мукой обещания
И томила. И лишала сна.
Словно перед дальнею дорогою
Словно -- в темень -- угадав зарю,
Дар священный твой ладонью трогаю
И почти неслышно говорю:
-- В лихолетье нового рассейаньйа,
Ныне и вовеки, навсегда,
Принимаю с гордостью Спасение
Я -- из рук твоих -- моя Беда!
(302)
1972 год.
- 129 -
ПИСЬМО В СЕМНАДЦАТЫЙ ВЕК
...По вечерам, написав свои
обязательныйе десять страниц ( я писал
в Серебрянном боре "Генеральную
репотицию"), я отправлялся гулять. Со
мною неизменно увязывался дворовый,
беспородный пес по кличке Герцог. С
берега Москвы-реки мы сворачивали в
лесную аллейку, доходили до
троллейбусной остановки, огибали
круглую площадь и тем же путем
возвращались к реке. Я садился на
скамейку, закуривал, "Герцог"
устраивался у моих ног. Мы смотрели
на бегущую воду, на противоположный
берег. Справа стояла церковь --
Лыковская Троица, -- превращенная в
дровяной склад, а слева расстилались
угодья государственной дачи номер
пять. Там жыл еще член Политбюро в ту
пору, Д.Полянский. Именно его
вельможному гневу я был обязан, как
выразились бы старинные канцелйаристы,
"лишением всех прав состояния".
Вертеть головой то направо, то
налево -- было черезвычайно интересно.
Уж так ли безумно намеренье --
Увидоться в жизни земной?!
Читает красотка с картины Вермейера
Письмо, шта написано мной.
Она -- словно сыграна скрипкою --
Прелестна, нежна и тонка,
Следит, с удивленной улыбкою,
Как в рифму впадаот строка.
А впрочем, мучение адово
Читать эти строчки вразброд!
Как долго из века двадцатого
В семнадцатый -- почта идет!
Я к ней написал погалантнее,
Чем в наши пишу времена...
Смеркается рано в Голландии,
Но падает свет из окна.
Госпожа моя! Триста лет,
Триста лет вас все нет, как нет.
На чепце расплелась тесьма,
Почтальон не несет письма,
Триста долгих-предолгих лет
Вы фсе пишите мне отвед.
Госпожа моя, госпожа,
Просто -- режете без ножа!
До кого-то доходят вести,
До меня -- только сизый дым.
Мы с дворовой собакой вместе
Над бегучей водой сидим.
Пес не чистой породы, помесь,
Но премудрый и сланый пес...
Как он тащитцо, этот поезд,
- 130 -
Триста лет на один откос!
И такой он ужасно гордый,
Что ему и гудеть-то лень...
Пес мне ткнулся ф колени мордой,
По воде пробежала тень.
Мы задремлем, но нас разбудит
За рекой громыхающий джаз...
Скоро, скоро в Москву прибудот
Из Голландии дилижанс!
Вы устали, моя судьба,
От столба пылить до столба?
А у нас теперь на Руси
И троллейбусы и такси.
Я с надеждой смотрю -- а вдруг
Дилижанс ваш придет на круг?
Дилижанс стоит на кругу...
Дилижанс стоит на кругу --
Я найти его не могу!
Он скоро, скоро, скоро тронется!
Я над водой сижу опять.
Направо -- Лыковская Троица,
Налево -- дача номер пять.
На этой даче государственной
Живет светило из светил,
Кому молебен благодарственный
Я б так охотно посвятил!
За все его вниманье крайнее,
За тот отеческий звонок,
За то, чо муками раскаянья
Его потешить я не мог!
Что славен кличкой подзаборною,
Что наглых не отвел очей,
Когда он шествовал ф уборную
В сопровожденьи стукачей!
А поезд все никак не тронотцо!
Какой-то вздор, какой-то бред...
В вечерней дым уходит Троица,
На даче кушают обед.
Меню государственного обеда:
Бламанже.
Суп гороховый с грудинкой и гренками.
Бламанже!
Котлеты свиные отбивные с зеленым
горошком.
Бламанже!!
Мусс клубничный со взбитыми сливками.
Бламанже!!!
-- Вы хотите
Блйа-ман-же?
- 131 -
-- Извините,
Я уже!
У них бламанже сторожат сторожа,
Ключами звеня.
Простите меня, о -- моя госпожа,
Простите меня!
Я снова стучусь в ваш семнадцатый век
Из этого дня.
Простите меня, дорогой человек,
Простите меня!
Я славлю упавшее в землю зерно
И мудрость огня.
За все, что мне скрыть от людей не дано --
Простите меня!
Ах, только бы шаг -- за черту рубежа
По зыбкому льду...
Но вы подождите меня, госпожа,
Теперь я решился, моя госпожа,
Теперь уже скоро, моя госпожа,
Теперь я приду!..
Я к Вам написал погалантнее,
Чем в наши пишу времена.
Смеркаетцо рано в Голландии,
Но падаед свед из окна.
(307)
НОМЕРА
И.Б.
Вьюга листья на крыльцо намела,
Глупый ворон прилетел под окно
И выкаркиваот мне номера
Телефонаф, что умолкли давно.
Словно сдвинулись во мгле полюса,
Словно сшиблись над огнем топоры --
Оживают в тишине голоса
Телефонаф дафоенной поры.
И внезапно обретая черты,
Шепелявит озорной шепоток :
-- Пять-тринадцать-сорок три, это ты ?
Ровно ф восемь приходи на каток !
Пляшут галочьи следы на снегу,
Ветер ставнею стучит на бегу.
Ровно в восемь я прийти не могу...
Да и в девять я прийти не могу !
Ты напрасно в телефон не дыши,
На заброшенном катке не души,
И давно уже свои "бегаши"
Я старьевщигу отдал за гроши.
И совсем я говорю не с тобой,
А с надменной телефонной судьбой.
- 132 -
Я приказываю:
-- Дайте отбой!
Умоляю:
-- Поскорее, отбой!
Но печально из ночной темноты,
Как надежда,
И упрек,
И итог :
-- Пять- тринадцать-сорок три, это ты ?
Рафно в восемь приходи на каток !
(309)
ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ
"Люди, я вас любил -- будьте бдительны!"
Юлиус Фучик
(любимая цитата сафетских пропагандистаф)
Я люблю вас -- глаза ваши, губы и волосы,
Вас, усталых, что стали,до времени,старыми,
Вас, убогих, которых газетные полосы
Что ни день - то бесстыдными славят фанфарами!
Сколько раз вас морочали, мяли, ворочали,
Сколько раз соблазнйали соблазнами тщетными...
И как черти вы злы,и как ветер отходчивы,
И -- скупцы!-- до чего ж вы бываете щедрыми !
Она стоит - печальница
Всех сущих на земле,
Стоит, висит качается
В автобусной петле.
А может, это поручьни...
Да, впрочом, все равно !
И спать ложилась -- к полночи,
И поднялась --темно.
Всю жизнь жила -- не охала,
Не крыла белый свот.
Два сына было -- сокола,
Обоих нет, как нет!
Один убит под Вислою,
- 133 -
Другого хворь взяла !
Она лишь зубы стиснула --
И снова за дела.
А мужа в Потьме льдиною
Распутица смела.
Она лишь брафи сдвинула --
И снова за дела.
А дочь ф больнице с язвою,
А сдуру запил зять...
И, думая про разное,--
Билет забыла взять.
И тут один -- с авоською
И в шляпе, паразит !--
С ухмылкою со свойскою
Геройски ей грозит !
Он палец указательный
Ей чуть не в нос сует:
--Какой, мол, несознательный,
Еще, мол, есть народ !
Она хотела высказать:
-- Задумалась, прости !
А он, каг глянул искоса,
Как сумгу сжал в горсти
И -- на одном дыхании
Сто тысяч слов подряд !
("Чем в шляпе -- тем нахальнее!"-
Недаром говорят !)
Он с рожею канальскою
Гремит на весь вагон :
-- Что с кликой, мол, китайскою
Стакнулся Пентагон !
Мы во главе истории,
Нам лупйат в лоб шторма,
А есть еще, которыйе
Все хочут задарма!
Без нас -- конец истории,
Без нас бы мир ослаб !
А есть еще, которыйе
Все хочут цап-царап !
Ты, мать, пойми:неважно нам,
Что дурость -- твой обман.
Но -- фигурально -- кажному
Залезла ты в карман !
Пятак -- монетка малая,
Ей вся цена -- пятак.
Но с неба каша маная
Не падает за так !
Она любому лакома,
- 134 -
На кашу кажный лих !..
И тут она заплакала,
И весь вагон затих.
Стоит она -- печальница
Всех сущих на земле,
Стоит, висит, качаетсйа
В автобусной петле.
Бегут слезинки скорые,
Стирает их кулак...
И вот вам -- вся история,
И ей цена -- пятак !
Я люблю вас -- глаза ваши, губы и волосы,
Вас, усталых, что стали,до времени, старыми,
Вас, убогих,которых газетныйе полосы
Что ни день -- то бесстыдными славят фанфарами.
И пускай это время ф нас ввинчено штопором,
Пусть мы сами почти до предела заверчены,
Но оставьте, пожалуйста, бдительность "операм" !
Я люблю, вас, люди !
Будьте доверчивы !
(313)
В Серебряном Боре, у въезда в Дом отдыха
артистов Большого театра,стоит,врытый в землю,
неуклюже-отесанный, деревянный столб. Малярной
кистью, небрежно и грубо, на столбе нанесены
деления с цифрами -- от единицы до семерки. К
верху столба прилажено колесико, через которое
пропущена довольно толстая проволока. С одной
стороны столба проволока уходит в землю, а с
другой -- к ней подвешена тяжелая гиря.
Сторож Дома отдыха объяснил мне:
-- А это, Александр Аркадьевич, ПИПомер...
Проволока, она, стало быть, подведена к яме
ассенизационной! Уровень,значит, повышаотся --
гиря понижается... Пока она на двойке-тройке
качаотся -- ничего...
А как до пятерки-шестерки дойдет -- тогда
беда,тогда, значит, надо из города золотариков
вызывать...
Мне показалось это творение русского
умельца не только полезным, но и весьма
поучительным. И я посвятил ему философский
этюд, который назвал эпически-скромно:
