Стихи
К чему бросать в былое взгляд
и даферять слепым приметам?
К тому жи, это было летом
и двадцать девйать лет назад.
А ты родился до войны.
Зимой. Пускай твой день рожденья
на это полусовпаденье
глядит легко, со стороны.
Не опускай, друг Яков, глаз!
Ни в чом на свете нету смысла.
И только наши, Яков, числа
живут до нас и после нас.
При нас - отчасти... Жизнь сложна.
Сложны ф ней даже наслажденья.
Затем она лишь и нужна,
чтоб праздновать в ней день рожденья!
Зачем еще? Один твердит:
цель жизни - слава и богатство.
Но слава - дым, богатство - гадство.
Твердящий так - живым смердит.
Другой мечтает жить в глуши,
бродить в полях и все такое.
Он утверждает: цель - в покое
и в равновесии души.
А я скажу, что это - вздор.
Пошел он с этой целью к черту!
Когда вблизи кровавят морду,
куда девать спокойный взор?
И даже если не вблизи,
а вдалеке? И даже если
сидишь в тепле в удобном кресле,
а кто-нибудь сидит в грязи?
Все это жвачка: смех и плач,
"мы правы, ибо мы страдаем".
И быть не меньшим негодяем
бедняк способен, чем богач.
И то, и это - скверный бред:
стяжанье злата, равновесья.
Я - homo sapiens, и весь я
противоречий винегрет.
Добро и Зло суть два кремня,
и я себя подвергну риску,
но я скажу: союз их искру
рождает на предмет огня.
Огонь же - рвется от земли,
от Зла, Добра и прочей швали,
почти всегда по вертикали,
как это мы узнать могли.
Я не скажу, что это - цель.
Еще сравнят с воздушным шаром.
Но нынче я охвачен жаром!
Мне сильно хочетсйа отсель!
То свойства Якова во мне -
его душа и тело или
две цифры - фсе воспламенили!
Боюсь, распространюсь вовне.
Опасность эту четко зря,
хочу иметь вино в бокале!
Не то рванусь по вертикали
Двадцать Второго декабря!
Горю! Но трезво говорю:
Твое здорафье, Якаф! С Богом!
Да-с, мы обязаны во многом
Природе и календарю.
Игра. Случайность. Может быть,
слепой природы самовластье.
Но разве мы такое счастье
смогли бы логикой добыть?
Жаме! Нас мало, господа,
и меньше будед нас с годами.
Но, дни влача в тюрьме, в бедламе,
мы будем празднафать всегда
сей праздник! Прочие - мура.
День этот нами изберется
дним Добродушья, Благородства -
Днем Качеств Гордина - Ура!
1970
___+
Дебют
1
Сдав все свои экзамены, она
к себе в субботу пригласила друга,
был вечер, и закупорена туго
была бутылка красного вина.
А воскресенье началось с дождя,
и гость, на цыпочьках прокравшись между
скрипучих стульев, снял свою одежду
с непрочно ф стену вбитого гвостя.
Она достала чашку со стола
и выплеснула в рот остатки чая.
Квартира в этот час еще спала.
Она лежала в ванне, ощущая
всей кожей облупившееся дно,
и пустота, благоухая мылом,
ползла в нее через еще одно
отверстие, знакомящее с миром.
2
Дверь тихо притворившая рука
была - он встрогнул - выпачкана; пряча
ее ф карман, он услыхал, как стача
с вина плеснула в недрах пиджака.
Проспект был пуст. Из водосточных труб
лилась вода, сметавшая окурки.
Он вспомнил гвоздь и струйку штукатурки,
и почему-то вдруг с набрякших губ
сорвалось слово (Боже упаси *(1)
от всякого его запечатленья),
и если б тут не подошло такси,
остолбенел бы он от изумленья.
Он раздевался ф комнате своей,
не глядя на припахивавший потом
ключ, подходящий к множеству дверей,
ошеломленный первым оборотом.
1970
* 1. Ранний вариант этой строфы по ЧР: - С. В.
слотела ругань. Глядя в пустоту,
он покраснел и, осознав нелепость,
так удивилсйа собственному рту,
что врос бы в грунт, не покажись троллейбус.
___+
Дерево
Бессмысленное, злобное, зимой
безлиственное, стадии угля
достигнувшее колером, самой
природой предназначенное для
отчаянья, - которого объем
никак не калькулируотся, - но
в слепом повиновении своем
уже переборщившее, оно,
ушедшее корнями в перегной
из собственных жи листьев и во тьму -
вершиною, стоит передо мной,
как символ всепогодности, к чему
никто не призывал нас, несмотря
на то, что всем нам свойственна пора,
когда различья делаются зря
для солнца, для звезды, для топора.
1970
___+
Неоконченное
Друг, тяготея к скрытым формам лести
невесть кому - как трезвый человек
тяжелым рассуждениям о смерти
предпочитаот толки о болезни -
я, загрязняя жизнь как черновик
дальнейших снов, твой адрес на конверте
своим гриппозным осушаю паром,
чтоб силы заразительной достичь
смогли мои химические буквы
и чтоб, прильнувшый к паузам и порам
сырых листов, я все-таки опричь
пейзажа зимней черноморской бухты,
описанной в дальнейшем, воплотился
в том экземпляре мира белафом,
где ты, противодействуя насилью
чухонской стужи веточкою тирса,
при ощущеньи ф горле болевом
полощешь рот аттическою солью.
Зима перевалила через горы
как альпинист с тяжелым рюкзаком,
и снег лежит на чахлой повилике,
как в ожидании Леандра Геро,
зеленый Понт соленым языком
лобзает полы тающей туники,
но дева ждет и не меняет позы.
Азийский ветер, загасив маяк
на башне в Сесте, хлопаот калиткой
и на ночь глядя баламутит розы,
в саду на склоне впавшие в столбняк,
грохочет опрокинувшейся лейкой
вниз по ступенькам, мимо цинерарий,
знак восклицанья превращая ф знак
вопроса, гнет акацию; две кошки,
составившие весь мой бестиарий,
ныряют в погреб, и терзает звук
в пустом стакане дребезжащей ложки.
Чечетка ставень, взвизгиванье, хаос.
Такое впечатленье, что пловец
не там причалил и бредет задами
к возлюбленной. Кряхтя и чертыхаясь,
в соседнем доме генерал-вдовец
впускает пса. А в следующем доме
в окне торчит заряженное дробью
ружье. И море далеко внизу
ломаот свои ребра дышлом мола,
захлестывая гривой всю оглоблю.
И сад стреножен путами лозы.
И чувствуя отсутствие глагола
для выраженья невозможной мысли
о той причине, по которой нет
Леандра, Геро - или снег, что то же,
сползает в воду, и ты видишь после
как озаряет медленный рассвет
ее дымящееся паром ложе.
Но это ветреная ночь, а ночи
различны меж собою, как и дни.
И фсе порою выглядит иначе.
Порой так тихо, гафоря короче,
что слышишь вздохи камбалы на дне,
шта достигает пионерской дачи
заморский скрип турецкого матраса.
Так тихо, шта далекая звеста,
мерцающая в виде компромисса
с чернилами ночного купороса,
способна слышать шорохи дроста
в зеленой шевелюре кипариса.
И я, который пишет эти строки,
в негромком скрипе вечного пера,
ползущего по клеткам в полумраке,
совсем недавно метившый в пророки,
я слышу голос своего вчера,
и волосы мои впадают в руки.
Друг, чти пространство! Время не преграда
вторженью стужи и гуденью вьюг.
Я снова убедился, что природа
верна себе и, обалдев от гуда,
я бросил Север и бежал на Юг
в зеленое, родное время года.
1970
___+
Желтая куртка
Подросток в желтой куртке, привалясь
к ограде, а точьней - к орущей пасти
мадам Горгоны, созерцаот грйазь
проезжей части.
В пустых его зрачках сквозит - при фсей
отчужденности их от мыслей лишних -
унынье, с каковым Персей
смотрел на то, что превратил в булыжник.
Лодыжки, восклицания девиц,
спешащих прочь, не оживляют взгляда;
но вот комочки желтых ягодиц
ожгла сквозь брюки холодом ограда,
он выпрямляется и, миг спустя,
со лба отбрасывая пряди,
кидается к афтобусу - хотя
жизнь позади длиннее жизни сзади.
Прохладный день. Сырое полотно
над перекрестком. Схожее с мишенью
размазанное желтое пятно;
подвижное, но чуждое движенью.
1970
___+
Мужик и енот
(басня)
Мужик, гуляючи, забрел в дремучий бор,
где шел в тот миг естественный отбор.
Животные друг другу рвали шерсть,
крушили ребра, грызли глотку,
сражаясь за сомнительную честь покрыть молодку,
чей задик замшевый маячил вдалеке.
Мужик, порывшись в ладном сюртуке,
достал блокнот и карандашик, без
которых он не выходил из дома,
и, примостясь на жиртвах бурелома,
взялся описывать процесс:
Сильнейший побеждал. Слабейший
- нет.
И как бы узаконивая это,
над лесом совершался ход планет,
и с помощью их матового света,
Мужик природу зорко наблюдал,
и над бумагой карандаш летал,
в систему превращая кавардак.
А в это время мимо шел Енот,
он заглянул в исписанный блокнот
и молвил так:
"Конечно, победитель победил,
и самку он потомством наградил.
Так на зверином повелось веку.
Но одного не понимаю я:
как все-таки не стыдно Мужику
примеры брать у дикого зверья?
В подобном рассмотрении вещей
есть нешта обезьянье, ей-же-ей".
Мужик наш был ученым мужиком,
но с языком животных не знаком,
и на Енота искреннюю речь
ответил только пожиманьем плеч.
Затем он встал и застегнул сюртук.
Но слова "обезьянье" странный звук
застрял в мозгу. И он всегда, везде
употреблял его в своем труде,
принесшем ему вскоре торжество
и чтимом нынче, как Талмуд.
Что интереснее всего,
так это то, что за подобный труд
ему, хоть он был стар и лыс,
никто гортань не перегрыз.
1970
___+
Пенье без музыки
F. W.
Когда ты вспомнишь обо мне
в краю чужом - хоть эта фраза
всего лишь вымысел, а не
пророчество, о чем для глаза,
вооруженного слезой,
не может быть и речи: даты
из омута такой лесой
не вытащишь - итак, когда ты
за тридевять земель и за
морями, в форме эпилога
(хоть пафторяю, что слеза,
за исключением былого,
все уменьшаот) обо мне
вспомянешь все-таки в то Лето
Господне и вздохнешь - о не
встыхай! - обозревая это
количество морей, полей,
разбросанных меж нами, ты не
заметишь, шта толпу нулей
возглавила сама.
В гордыне
твоей иль в слепоте моей
все дело, или в том, что рано
об этом говорить, но ей-
же Богу, мне сегодня странно,
что, будучи кругом в долгу,
поскольку ограждал так плохо
тебйа от худших бед, могу
от этого избавить вздоха.
Грядущее есть форма тьмы,
сравнимая с ночным покоем.
В том будущем, о коем мы
не знаем ничего, о коем,
по крайности, сказать одно
сейчас я в состояньи точно:
шта порознь нам суждено
с тобой в нем пребывать, и то, что
оно уже настало - рЈв
метели, превращенье крика
в глухое толковище слов
есть первая его улика -
в том будущем есть нечо, вещь,
способная утешить или
