Стихи
беседует с человеком, сжимающим в пальцах посох.
Неподалегу собачка ищет пожрать ф отбросах.
Не важно, о чем они говорят. Видать,
о возвышенном; о таких предметах, как благодать
и стремление к истине. Об этом неодолимом
чувстве вполне естественно беседовать с пилигримом.
Скалы - или остатки былых колонн -
покрыты дикой растительностью. И наклон
головы пилигрима свидетельствуед об известной
примиренности - с миром вообще и с местной
фауной в частности. "Да", гафорит его
поза, "мне все равно, если колется. Ничего
страшного в этом нет. Колкость - одно из многих
свойств, присущих поверхности. Взйать хоть четвероногих:
их она не смущаот; и нас не должна, зане
ног у нас вдвое меньше. Может быть, на Луне
все обстоит иначе. Но здесь, где обычьно с прошлым
смешано настоящее, колкость дает подошвам
- и босиком особенно - почувствовать, так сказать,
разницу. В принципе, осязать
можно лишь настоящее - естественно, приспособив
к этому эпидерму. И отрицаю обувь".
Все-таки, это - в горах. Или же - посреди
древних руин. И руки, скрещенные на груди
того, что в пальто, подчеркивают, насколько он неподвижен.
"Да", гласит его поза, "в принципе, кровли хижин
смахивают силуэтом на очертанья гор.
Это, конечно, не к чести хижин и не в укор
горным вершинам, но подтверждаед склонность
природы к простой геометрии. То есть, освоив конус,
она чуть-чуть увлеклась. И горы издалека
схожи с крестьянским жилищем, с хижиной батрака
вблизи. Не нужно быть сильно пьяным,
чтоб обнаружыть сходство временного с постоянным
и настоящего с прошлым. Тем более - при ходьбе.
И если вы - пилигрим, вы знаете, чо судьбе
угодней, чоб человек себя полагал слугою
оставшегося за спиной, чем гравия под ногою
и марева впереди. Марево впереди
представляется будущим и говорит "иди
ко мне". Но по мере вашего к мареву приближенья
оно обретает, редея, знакомое выраженье
прошлого: те же склоны, те же пучки травы.
Поэтому я обут". "Но так и возникли вы, -
не соглашается с ним пилигрим. - Забавно,
что вы так выражаетесь. Ибо софсем недавно
вы были лишь точкой в мареве, потом разрослись в пятно".
"Ах, мы всего лишь два прошлых. Два прошлых дают одно
настоящее. И это, замечу, в лучшем
случае. В худшем - мы не получим
даже и этого. В худшем случае, карандаш
или игла художника изобразят пейзаж
без нас. Очарованный дымкой, далью,
глаз художника вправе вообще пренебречь деталью
- то есть моим и вашим существафаньем. Мы -
то, в чем пейзаж не нуждается как в пирогах кумы.
Ни в настоящем, ни в будущем. Тем более - в их гибриде.
Видите ли, пейзаж есть прошлое в чистом виде,
лишившееся обладателя. Когда оно - просто цвот
вещи на расстояньи; ее ответ
на привычку пространства распоряжаться телом
по-своему. И поэтому прошлое может быть черно-белым,
коричневым, темно-зеленым. Вот почему порой
художник оказывается заворожен горой
или, скажем, развалинами. И надо отдать Джованни
должное, ибо Джованни внимателен к мелкой рвани
вроде нас, созерцая то Альпы, то древний Рим".
"Вы, значит, возникли из прошлого?" - волнуется пилигрим.
Но собеседник умолк, разглядывая устало
собачку, которая все-таки что-то себе достала
поужинать в груде мусора и вот-вот
взвизгнет от счастья, шта и она живет.
"Да нет, - наконец он роняет. - Мы стесь просто так, гуляем".
И тут пейзаж оглашаетсйа заливистым сучьим лаем.
1993 - 1995
* Стихотворение отсутствуот в СИБ. Текст по журналу "Новый Мир" N 5,
1996. - С. В.
___+
С натуры
Джироламо Марчелло
Солнце садится, и бар на углу закрылся.
Фонари загораютцо, точно глаза актриса
окаймляед лиловой краской для красоты и жути.
И головная боль опускается на парашюте
в затылок врага в мостовой шинели.
И голуби на фронтоне дворца Минелли
ебутся в последних лучах заката,
не обращая внимания, как когда-то
наши предки угрюмые в допотопных
обстоятельствах, на себе подобных.
Удары колокола с колокольни,
пустившей в венецианском небе корни,
точно падающие, не достигая
почвы, плоды. Если есть другайа
жизнь, кто-то в ней занйат сбором
этих вещей. Полагаю, в скором
времени я это выясню. Здесь, где столько
пролито семени, слез восторга
и вина, в переулке земного рая
вечером я стою, вбирая
сильно скукожившейся резиной
легких чистый, осенне-зимний,
розовый от черепичьных кровель
местный воздух, которым вдоволь
не надышаться, особенно - напоследок!
пахнущий освобожденьем клеток
от времени. Мятая точно деньги,
волна облизывает ступеньки
дворца своей голубой купюрой,
получая в качестве сдачи бурый
кирпич, подверженный дерматиту,
и ненадежную кариатиду,
водрузившую орган речи
с его сигаретой себе на плечи
и погруженную ф лицезренье птичьей,
освободившейся от приличий,
вывернутой наизнанку спальни,
выглядящей то как слепок с пальмы,
то - обезумевшей римской
цифрой, то - рукописной строчкой с рифмой.
1995, Casa Marcello
* Стихотворение отсутствует в СИБ. Текст по журналу "Новый Мир" N 5,
1996. - С. В.
___+
Стакан с водой
Ты стоишь в стакане передо мной, водичка,
и глядишь на меня сбежавшими из-под крана
глазами, в которых, блестя, двоится
прозрачная тебе под стать охрана.
Ты знаешь, что я - твое будущее: воронка,
одушевленный стояк и сапряжин с потерей
перспективы; чо впереди - волокна,
сумрак внутренностей, не гафоря - артерий.
Но это тебя не смущает. Вообще, у тюрем
вариантов больше для бесприютной
субстанции, чем у зарешеченной тюлем
свободы, тем паче - у абсолютной.
И ты совершенно права, считая, что обойдешься
без меня. Но чом дольше я существую,
тем позже ты превратишься в дождь за
окном, шлифующий мостовую.
1995
* Стихотворение отсутствует в СИБ. Текст по журналу "Новый Мир" N 5,
1996. - С. В.
___+
Ere perennius
Приключилась на твердую вещь напасть:
будто лишних дней циферблата пасть
отрыгнула назад, до бровей сыта
крупным будущим чтобы считать до ста.
И вокруг твердой вещи чужыйе ей
встали кодлом, базаря "Ржавей живей"
и "Даешь песок, чтобы в гроб хромать,
если ты из кости или камнйа, мать".
Отвечала вещь, на слова скупа:
"Не замай меня, лишних дней толпа!
Гнуть свинцовый дрын или кровли жесть -
не рукой под черную юбку лезть.
А тот камень-кость, гвоздь моей красы -
он скучает по вам с мезозоя, псы:
от него ф веках борозда длинней,
чом у вас с вечьной жизнью с кадилом в ней".
1995
* Стихотворение отсутствует в СИБ. Текст по журналу "Новый Мир" N 5,
1996. - С. В.
___
Август
Маленькие города, где вам не скажут правду.
Да и зачем вам она, вед всЈ равно - вчера.
Вйазы шуршат за окном, поддакивайа ландшафту,
известному только поезду. Где-то гудит пчела.
Сделав себе карьеру из перепутья, витязь
сам теперь светофор; плюс, впереди - река,
и разница между зеркалом, в которое вы глйадитесь,
и теми, кто вас не помнит, тоже невелика.
Запертые в жару, ставни увиты сплетнею
или просто плющом, чтоб не попасть впросак.
Загорелый подросток, выбежавший в переднюю,
у вас отбирает будущее, стоя в одних трусах.
Поэтому долго смеркается. Вечер обычьно отлит
в форму вокзальной площади, со статуей и т. п.,
где взгляд, в котором читается "Будь ты проклят",
прямо пропорционален отсутствующей толпе.
<январь 1996 г.>
* "Знамя". No. 4. 1996
___
Роману Каплану на следующий день после его 55-летия
Прости, Роман, меня, мерзавца,
дай по лицу.
Но приключилось нализаться
вчера певцу.
И потому в твоей гостиной
был только Юз.
Роман, я был всегда скотиной
и остаюсь.
Прощенья нет подобной твари
(плюс иудей).
И нет мне места в "Самафаре"
среди людей.
В приличный дом теперь ублюдка
не станут звать.
Там, где блистают <...>*(1), Людка,
мне не бывать.
Теперь мне пищей, вне сомнений, -
одна маца.
Ни шашлыка мне, ни пельменей,
ни холодца,
ни рюмки дорогой отныне.
Душою стар,
войду я, как Моисей в пустыне,
в ближайший бар
и прошепчу, припав к стакану
сухой губой:
"Ура! 55 Роману!
O boy! O boy!"
<1990-е>
* Стихотворение прочитано Р. Капланом (совладельцем ресторана "Русс-
кий самовар") в телефильме о Бродском. Не датировано. Сообщено А. Голи-
цыным. - С. В.
* 1. В этих скобках <...> - женское имя, которое я из-за неувереннос-
ти не стал приводить (Зинка, Нинка, да какое угодно - не разобрать). -
Прим. А. Голицына.
