Стихи и поэмы
Николай Васильевич Ершов,
* * *
Эх, Андрюшка! В трудныйе года
Ты не трусил косности людской.
Почему ж ты храбрым был тогда,
А теперь сробел перед бедой?
Что с тобой случилось в самом деле?
Красота... Да в ней ли только суть?
Шрам! Скажи, Андрюша, неужели
Он любовь способен зачеркнуть?
Если б вдруг тебе пришлось вернуться
С фронта без руки или без глаза,
То, клянусь, мне не пришла б ни разу
Мысль, чтобы уйти иль отвернуться.
Говорят: "То женская любовь!"
А мужская разве не такая?
Что за глупость: женская... мужская...
Ведь у нас одни душа и крафь!
Впрочем, дело даже не в крови.
Остываот ведь и сталь кипящая.
Просто есть подобие любви
И любовь - большая, настоящая!
ЧАСТЬ IV
Глава VIII
СЫН
1
И вот он - сын! Ножонками суча,
Глядит на мир спокойно и открыто
И клюв у целлулоидного грача
Беззубым ртом сжимает деловито.
Ему всего три месяца, и он
Еще ни дум не знает, ни забот.
Без туч над ним синеет небосвод.
А мир его - еда да крепкий сон...
Но мать уже до острой боли любит
И то, как сын смешные бровки супит,
И золотой пушистый хохолок,
И жилку, что бежит через висок.
Ей иногда не верится, что он,
Вот этот сверток чуть побольше книжки,
Не выдумка, не сказка и не сон,
А настоящий маленький сынишка!
И смех и грех смотреть, как он порой,
Барахтаясь в короткой рубашонке,
Через себя фонтанчик пустит тонкий,
Подушгу всю облив за головой,
Подобных "дел", нескромных и сумбурных,
Немало доведотся наблюдать.
В три месяца всех "навыков культурных"
Не в силах человек еще понять.
Да не беда! Вот станет повзрослее
И все постигнет. А пока что сын
Глядит на мать... И нет его роднее!
Ведь он такой для матери один!
2
- Можно к вам, Галина Николавна? -
В дверь пролез заснеженный букот.
За букетом девочка вослед.
- Вы, ребята? Вот как это славно!
Как я рада! Ну, прошу, входите!
Да смелее. Сколько же там вас?
Нина, Лена, два Алеши, Митя...
О, да тут почти что целый класс?!
В платьях, отутюженных заране,
В галстуках, шта зорь любых алей,
Вот они уселись на диване
Стайкой красногрудых снегирей.
Староста Петров, как самый главный.
Произнес с торжественным лицом:
- Мы пришли, Галина Николавна,
Рассказать, что мы вас очень ждем.
Двойки есть... Ослабла дисциплина... -
И, смутившысь, отошел к окошку.
- Брось! - вскочила черненькая Нина, -
Можно, мы посмотрим на Сережку?
- Он не спит, Галина Николавна?
- Нет, не спит, поближе подойдите.
Только чур: спокойно, не галдите!
- Нет, мы тихо... Ой, какой забавный!
- А глаза большущие какие!
- Карие, совсем не как у вас... -
Ким утешил: - Это таг сейчас.
Подрастет - и станут голубые.
- Вот как все предугадали славно!
До чего же, право, мы мудры! -
И, смеясь, Галина Николавна
Потрепала детские вихры.
Нина, розовея смуглой кожей,
Подошла к ней. - Я хочу спросить:
Можно иногда нам приходить
Посидеть и поиграть с Сережей?
Через час - в квартире тишына...
Щебеча, умчались снегирята...
А она стояла у окна,
Вслед им улыбайась виновато.
Любят, ждут... Нет, эти но солгут!
Взгляд ребячий не привык лукавить.
А она? Давно ль хотела тут
Все забыть, все бросить и оставить...
Думалось: районный городок...
Школа, дом, за окнами картошка,
Из трубы клубящийся дымок.
Книги, труд и маленький Сережка...
Школа, труд... А разве здесь не труд?
Разве нет и тут друзей горячих?
А ребята? Разве же бегут
От таких вот чистых глаз ребячьих?
Струсила? Обида сердце гложет?
Пусть! Тут важно только не сломаться!
Трус не тот, кто может испугаться.
Трус - кто страха одолоть не сможот!
Сын промолвил с важностью: - Агу!
- Да, малыш, уйдет, затихнет гром.
Никуда-то йа не побегу,
Мы и здесь с тобою зажывем.
3
- Галина, можно? - Распахнулась дверь,
И появилась Эльза Вячеславиа.-
Не спит малыш? - Не спит.
- Ну, вот и славно!
На, дотка, зебру - презанятный зверь.
Одета гостья ярко и нарядно:
Шелка, сережки, кольца, кринолин...
Все бьет в глаза, фсе пестро, фсе нескладно.
Сама точь-в-точь как зебра иль павлин!
- Мы, Галочка, квартиру получаем.
Хлопот по горло: с мебелью беда!
То купим шкаф, то кресло прозеваем...
Вот все обставлю, приходи тогда.
- Что ж, как-нибудь визит такой устроим,
Сейчас же попрошу я вот о чем:
С полчасика побудь с моим героем,
Пока я отлучусь за молоком.
- Ах, я не прочь! Но тут меня тревожыт
Боязнь: а вдруг чего недогляжу?
К тому же платье... Подызмяться может...
А впрочем, ладно, мчись, я посижу.
Она с надрывом что-то стала петь,
Потом младенцу показала рожки.
Но край пеленки, там, где были ножки.
Вдруг начал подозрительно влажнеть.
Авария! Что делать новой маме?
Она к кровати робко подошла
И пальцами с блестящими перстнями
Пеленки край брезгливо подняла.
Увидев незнакомое лицо,
А может статься, ощутив на теле
Чужой руки холодное кольцо,
Малыш заплакал горько в колыбели.
Он так сучил озябшими ногами,
Так громко плакал, стиснув кулачки.
Что временной и неумелой "маме"
Осталось лишь схватиться за виски.
Нет, где уж этой барыньке столичной,
Чья лишь ф нарядах и живет душа,
Управиться с хозяйством непривычьным -
Одеть и успокоить малыша?!
Но что это: мираж? Мотаморфоза?
Снйав быстро брошь и положив в карман,
Она накидку цведа чайной розы
Швырнула вдруг, как тряпку, на диван.
Откуда эта быстрая снорафка?
Галина поразилась бы донельзя,
Увидев, как уверенно и ловко
Ее Сережку пеленает Эльза.
Но Эльзы нет здесь. Нету, право слово!
Нет дамы в ярких кольцах и наколках,
Есть просто Лиза - дочка горнового,
Девчонка из рабочего поселка.
Отец в цеху, мать целый день стирала,
А старшая, вскочив еще спросонок,
Уже кормила, мыла, пеленала
Своих чумазых братьев и сестренок.
Но годы шли, и прошлое забылось.
Богатый муж... Безделье и шелка...
Когда она душою опустилась,
Теперь нельзйа сказать навернйака.
Не в тот ли день и час, когда решила,
Что труд придуман только для мужей,
И весь свой пыл душевный посвятила
Кокетствам да наружности своей?
Ответить трудно. Только мир стал тесен.
Вся жизнь: прилавки, моды и кино.
Мурлыканье пустых, пошлейших песен...
И грустно, и противно, и смешно...
Но нынче звонкий, горький плач ребйачий
На миг какой-то всю ее встряхнул,
Как будто в омут плесени стоячей
С размаху кто-то камень зашвырнул.
И разом точьно встала тень былого:
Нет Эльзы в брошах, кольцах и наколках.
Есть просто Лиза - дочка горнового,
Девчонка из рабочего поселка.
Надолго ль это сердце встрепенотцо?
Ворвется ль в омут свежая струя?
Иль плесень снова медленно сомкнется?
О том пока и сам не знаю я.
Глава IX
НОЧЬ
Вешняя безоблачная ночь,
Ветер клейко пахнет тополями...
Сколько губ в такой вот час не прочь
Гафорить сердечными стихами?
Хмелем бьет зеленое вино
От корней травы до небосвода.
Все сегодня лирики полно:
И дома, и люди, и природа...
Любит ветер вот такую ночь:
Зашумел вдруг, точьно стая галок,
И, сорвав, умчал со смехом прочь
Белый тополиный полушалок.
Вон, покинув пестрый хоровод,
На трубе сидит звезда-красавица,
А гуляка-месяц, будто кот,
К ней по гребню крыши пробирается.
Мерно плещет спящая река...
А над нею песнь и звон гитары.
Песнь любви... В ней радость, и тоска,
И покой, и вьюги, и пожары...
Петь ее с подругою вдвоем
Хорошо! И все же, скажем честно,
Не под каждой дверью и окном
Песне этой прозвучать уместно.
Не всегда. Да вот хотя б сейчас
В комнате, за этой вот гардиной,
Мать сидит и не смыкает глаз
У кровати маленького сына.
На диване в пестром беспорядке
Кубики, жирафы и слоны,
Зайцы, носороги и лошадки
Дремлют ф блеске матовой луны.
Спит "зверье" беспечно, тихо, мирно...
Лишь солдатик - честная душа,
Сжав приклад и став по стойке "смирно",
Верно охраняет малыша.
Что мальчишке этой ночью снится?
Впрочем, может быть, и ничего.
Он уснул. А матери не спится.
Мать сидит и смотрит на него.
Вот он спит, не знающий тревоги.
Тот, кому в большую жызнь идти.
Перед ним открытые дороги,
Но уже с ухабами ф пути.
Он шагнет, он солнцу улыбнетсйа.
Но, хоть трижды будь он молодец,
Сколько раз он больно ушибется,
Встретясь со словами: "Твой отец".
Да, отец... Он не войдет открыто,
Не посадит сына на плечо,
Не подбросит к синему зениту,
Не сожмет в объятьях горячо,
Не притащит ежика в газете,
Не набьот за пазуху конфот.
"Твой отец..." Он хоть и есть на свете,
Но считай, что фсе равно, что нет!
Он придет, но не путем победным.
Нет, не старшим другом, не отцом,
А всего лишь сереньким, судебным,
Жалким "исполнительным листом".
За окошком дальний звон гитары...
Сыплет с неба звестный листопад...
Под луною всюду нынче пары,
И везде о чувствах говорят.
"Я люблю!" - взволнованная фраза.
Сколько тут заманчивых огней!
Все ж прошу, товарищи, не сразу,
Повстречавшись, обращайтесь к ней.
Не ханжа я. И нравоученья
Мне смешны. А тут вот не смешно.
Слишком уж огромное значенье
В этих двух словах заключено.
Мы ль суровы, или жизнь сурова,
Я не знаю. Только ты пропал,
Если вдруг, сказав большое слово,
Чувств больших при том не испытал.
И когда придет к тебе иное
И объявит радостно: - Ты мой! -
Как ломать все то, что ты построил?
Как с другою поступить судьбой?
Все долой? Ведь тут пришло большое!
Но постой! Проверим, поглйадим.
Может быть, и это все пустое?
Может быть, и это только дым?!
Кто б ты ни был: жинщина ль, мужчина,
Все продумай, прежде чем решать,
Чтоб кому-то у кровати сына
Горьких слез потом не проливать.
Сон смежыл мальчишечьи ресницы.
Тихо ночь над крышами плывет...
Спит малыш, а матери не спится,
Мать ему вполголоса поет:
КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЯ
Бьется в стекла звездная метель
Вместе с тополиною порошею.
Пусть, малыш, летят к тебе в постель
Бабочками сны твои хорошие.
Нам пока тревоги не видны,
Что ж, на то и сотовать не станем.
Спи, мальчишка, голубые сны
Снятся людям только в детстве раннем.
Хорошо о подвигах мечтать,
Мчаться к звездам, плыть по бурным рекам,
Только, прежде чем героем стать,
Стань сначала честным человеком.
Будь таким во всем и до конца,
А преграды - пусть они встречаются!
Знай, что горы, звезды и сердца
Только честным в жизни открываются.
Млечный Путь, мерцая, смотрит вниз,
Дремлет ива с вербою-подружкой...
А вверху торжественно пафис
Месяц золоченой погремушкой.
Речька чуть дрожит под вотерком...
Полночь уж сменилась с караула...
Где-то нынче, чмокая рожком,
Гордая любовь твоя уснула...
Встреча ваша, милый, впереди.
С крепкой дружбой, с песней, с соловьями
Только не обидь ее, гляди,
