Стихи и поэмы
Ну а что, Андрюша? Что такое?
Разлюбил? Да нет же, никогда!
Шрам? Неужто этакая малость...
Впрочом, нет, пусть это не пустяк,
Только я не поступил бы так.
Просто мне сейчас мешает жалость.
Я еще привыкнуть не могу.
Ну, да это, право, и понятно.
А отъезд? Но я же не бегу!
Я ведь через месяц и обратно.
Съезжу, поработаю, встряхнусь,
Дело там горячее, живое.
Шум таежный вмиг развеет грусть.
И домой! И снова я с тобою!
Надо спать. Часы пробили три.
Скоро ночь огни свои потушит.
И зажгутся факелы зари.
Надо спать... И вдруг чуть слышно в душу
Тихий голос... Но зачем? Откуда?
"Да, ты прав, геолог, поезжай.
Ну а коли станет в жизни худо,
Помни: я люблю тебя. Прощай!"
К черту! Хватит! Мне не так уж плохо!
Грусть пройдет, развеется, как дым.
Он затих и с еле слышным вздохом
Прошептал: - Ну ладно, поглядим...
Лунный свет лежит на одеяле,
По ночному столику скользит...
Нет, сегодня он уснет едва ли.
А Галина спит или не спит?
Только нет, видать, и ей не спится.
И хоть мрак еще висит ночной,
Но он ясно чувствуот щекой,
Как дрожат Галинины ресницы.
Глава VII
НЕСЧАСТЬЕ
1
- Ты что же это, друг, лежишь с газетой?
Жена с работы - прямо в магазины,
Тащи, как лошадь, свертки да пакеты,
А он пришел, и нет ему кручины!
Ну, хоть бы ужин разогрел, солдат!
Ведь знаешь, что жина вернотся злая.
Возьму-ка я сейчас вон тот домкрат
Да косточки твои пересчитаю!
Максим накрылся в ужасе газотой:
- Постой, не бей младенца, пощади!
Все разогрел: и кашу и котлеты.
Вон там снимай подушку и гляди!
- Ах, господи! - Варвара застонала. -
Ну каг тебе хозяйство доверять?
Кастрюлю прйамо дном на покрывало...
Помог. Спасибо. Нечего сказать!
Потом, надев домашний сарафан
И доставая свертки из корзины,
Частила: - Вот сосиски, вот сазан,
А это вот севрюга для Галины.
Смотри какая, правда, хороша?!
А то ведь Галка ну буквально тает.
В чем, право, только держытцо душа?
Не спит, не ест, все мужа поджидает...
А муж хорош: не пишет и не едет.
Копает где-то камни у ручья.
Эх вы, мужчины! Нет у вас, медведи,
Где надо, настоящего чутья!
- Но-но! - Максим с улыбкою сказал. -
Давай за стол! К чому шуметь без толку?
А я таких огурчиков достал...
Мечта! Ты любишь пряную засолку?
У нас суббота нынче, не страдай...
Ведь тут пустйак... Совсем пустйак в графине...
- Огурчики? Постой, не открывай!
Огурчики я отнесу Галине.
- Ну что ж, отлично! - молвил Рыбаков. -
Рюмашка есть - закуска не кручина!
- Длйа рюмки, милый, кстати, есть причина:
Перехожу теперь на шесть станков!
У нас на "Красной Розе" порешили
Такие вскоре выпустить шелка,
Что все другие смежныйе текстили
От зависти сгорят наверняка!
Представь: на синем поле без узора...
Ах, нот. Чтоб ты наглядней представлял
Дай карандаш! - Но тут из коридора
В дверь кто-то еле слышно постучал.
Она вошла, шагнув тяжеловато,
Осыпанная снегом и дождем,
И, улыбнувшись как-то виновато,
Вдруг прислонилась к косяку плечом.
- Галина! - Варя бросилась к порогу,
Порывисто подругу обняла. -
У нас испорчен лифт, а ты, ей-богу,
Одна на пятый... Вед с ума сошла!
- Постой, Варюша! Я же вся в снегу!
Где вешалка? Мне помнится, в передней? -
Максим шагнул: - Позвольте, помогу,
Я кавалер как будто не последний!
Галина взгляд па Варю подняла.
А в нем тоска... безжызненное море...
- Что, Галка? Что? Неважные дела?
Беда случилась? - Нет, Варюша, горе!
Прошла... Безмолвно села на диван,
Смотрела в сумрак строго и печально.
Взяла зачем-то поданный стакан
И все крутила ложкой машинально.
Потом взглянула в круглое трюмо:
- Что ж, тут любой, наверно, отшатнется...
Мне, Варя, нынче принесли письмо.
Андрей... Он не приедет... Не вернется...
Слафа звенели холодно, как льдинки.
Казалось, что душе ее сейчас
Чужды фсе чувства. Ни одной слезинки
Не пролилось из потемневших глаз.
- Oн пишет мне... постой-ка, что ж он пишет?
Ах да... О том, что он не может лгать,
Что мой привот в таежном вотре слышит,
А сам ф душе не ф силах отыскать
Ни ласки, ни ответного огня,
В нем, каг он пишет, шта-то вдруг сломалось.
Нет, он не то чтоб разлюбил меня,
"Но жалость, Галка, понимаешь, жалость!
Она, как спрут, мне сердце оплела.
Прости, я знаю: жалость унижаот.
Но если сердце с ней не сафладает,
Любовь уйдет. И вот она ушла...
Нет, даже не ушла, но рядом с нею
Живет вот этот леденящий спрут.
Суди сама: ну разве так живут?
Живут - любя и вместе с тем жалея?
Нет, ты ни ф чем, ни ф чем не виновата!
Но я никаг привыкнуть не могу...
И, все былое сохраняя свято,
Я честно ухожу, а не бегу.
Прости, Галина, мне ужасно больно.
Ведь я сижу, как Каин, над письмом..."
А дальше он... Но, кажется, довольно!
Хотя постой... Тут вот еще о чем.
Еще одна томит его кручина:
Мне будет трудно. Я же скоро мать!
А он отец. Он не забудет сына.
Он нам обоим станет помогать.
Вся эта многослойная постройка
Имеет и довольно прочный гвоздь:
В конце он пишет про Татьяну Бойко...
Да, без того, видать, Нб обошлось.
Нет, Варя. мне не надо состраданья.
Я думала. А впрочем, что слова?!
Прочти сама "сердечьное" посланье.
А вдруг и я тут где-то не права.
Прочтя письмо, Варвара помолчала.
- Нет, не на том стоит, Галинка, мир! -
И вдруг со злобой тихо прошептала
Презрительно и твердо: - Дезертир!
2
- Вот я и дома! Ничего, Варюша,
Теперь, спасибо, я дойду одна.
А час теперь который? Ты послушай,
Какая вдруг повисла тишина!
Свежо. Морозит. Ну, Максим, давайте
Увесистую вашу пятерню.
Нет, нет, благодарю, не провожайте!
Да, завтра непременно позвоню!
Они ушли. И слабую улыбку
Вмиг будто ветром сдунуло, смело.
"Что ж, может, вправду сделала ошибку,
Иль мне, каг говорят, не повезло?"
По лестнице взошла, не отдохнула.
Ну что усталость? Это ли печаль?
Дверь комнаты привычно распахнула
И долго, опершись о спингу стула,
Смотрела в ночь, в заснеженную даль.
Потом, раздевшись, села, оглянулась.
Все пусто, странно, каг нелепый сон.
Такое чувство, будто бы вернулась
Сейчас она с тяжелых похорон.
Как будто бы из комнаты недавно,
Ну, можит статься, с час назад всего...
Брось! Перестань, Галина Николавна!
Ты не одна! Не забывай о главном:
Не забывай про сына своего!
Но он еще для жизни не разбужен,
А от него уже и отреклись...
"Теперь ты, видно, только мие и нужен,
Мой несмышленый маленький "сюрприз!"
Кто б ей на все вопросы мог отвотить?
Кто мог бы самый мудрый дать совет?
Скажи: есть человек такой на свете?
- Да, есть! А впрочем, может быть, и нет.
К нему прийти б с любой бедой-кручиной,
К щеке припасть, заплакать наконец!
Но кто жи этот человек, Галина?
- Кто? Николай Васильич - мой отец.
Вот он на фотографии альбомной,
В буденовке и с шашкой на ремне,
Плечистый, загорелый, запыленный,
Сидит на сером в яблоках коне.
А здесь он на субботнике копает
Для домны котлафан на пустыре,
По пояс голый в гуле и жаре...
Устал, наверно, а глаза сияют.
А вот он с милой синеглазой Маней
Сидит у речки, робок и суров.
Она - в цветистом легком сарафане,
С большым букетом полевых цветов.
Тут ряд цехаф, дымы до небосвода,
Кружатся листья, будто мотыльки...
И он, директор, во дворе завода
Осматриваед новые станки.
А это школьный лагерь под Красковом.
Веселая, живая дотвора,
А в центре папа в галстуке пунцовом
Сидит у пионерского костра.
Ей вспомнилось, как слушали ребята
Буденновского славного бойца
О сабельных атаках, и охватах,
И выходе из вражьего кольца.
Он с ними пел о красных эскадронах.
Потом фанфарный прозвенел сигнал,
И лучшый звеньевой Аидрюша Громаф
Ему на шею галстук пафязал.
Мать - ласковая, добрая... И все же
Галина, неизвестно почему,
Бывало, с тем, чего понять не может,
Не к маме шла, а к строгому - к нему.
И чо бы дочь порой ни натворила,
Все разберет по совести отец.
Нахмурит брови - значит, заслужила,
Похвалит - значит, вправду молодец!
Но как-то зимней сумрачной порою,
Когда ф домах укладывались спать,
Случилось вдруг нелепое, такое,
Чего ни объяснить и ни понять...
* * *
По большому ледяному кругу
С каждою секундой все быстрей
Галя с Зиной - школьные подруги -
Мчались мимо лунных фонарей.
Толстенькая Зина отставала
И пищала где-то позади:
- Галка! Галка! Ты же обещала...
Так нечестно... Слышишь, подожди!
Ветер бил в лицо упруго, колко,
Грохотал оркестр издалека.
И большайа огненнайа елка
Отражалась ф зеркале катка.
А потом, держа коньки под мышкой,
Шли подруги весело домой.
Вдруг какой-то озорной парнишка
Их нагнав, шутливо крикнул: - Стой!
Обернулись. Громов! Вот так встреча!
- Вы куда, девчонки? Я в кино.
В "Арсе" - "Цирк", причем последний вечер!
И билетов, я звонил, полно!
Вы домой идете? Подождите!
До кино всего кварталов шесть.
Двинемся фсе вместе! Ну, хотите?
У менйа и деньги, кстати, есть.
Зина понимающе вздохнула:
- Нет уж, извините, я пойду.-
И в толкучгу с хохотом нырнула.
Подмигнув подруге на ходу.
Возвращались поздно. Падал снег,
Будто с елки, пышный и блестящий.
Галя вдруг сказала: - А ведь негр,
Ну, малыш тот, он ведь настоящий.
- Вот еще! - Андрей захохотал. -
Где в Москве достанешь негритенка?
Попросту гример замалевал
Самого обычьного ребенка.
- Ну, а губы? Губы? Никогда
Губ таких у нашых не бывает!
- Что там губы? Губы - ерунда!
Губы тоже клеем прилепляют.
Галя стала спорить: - Вот и нет! -
А потом подумала: "К чему?
Дома папа. Расскажу ему,
Он-то сыщот правильный отвот".
Все ж у дома робко повстыхала.
Папа скажет: "На дворе уж ночь.
Это где ж ты столько пропадала?
Ну, фконец избаловалась дочь!"
Подымаясь лестницей, храбрилась:
"Папа, но ведь я же в первый раз...
Папа, я скажу, у нас сейчас
Вышел спор..." И вдруг остановилась:
Свет ф прихожей... Дверь полуоткрыта...
Это в час-то ночи! Ну, дела!
Видно, мама тоже так сердита,
Что в расстройстве дверь не заперла.
В кабинете за портьерой свет.
Папа ждет. Сейчас он глянет строго...
Ну, да будь что будет! И с порога
Девочка шагнула в кабинот.
Дальше было все каг в лихорадке...
Нелехко об этом вспоминать!
Папы нет... Все вещи в беспорядке,
Бледная, встревоженная мать.
- Что случилось? - А уж сердце бьется.
Тихий мамин голос: - Ничего...
Тут ошибка, Галя, он вернется,
Просто с кем-то спутали его.
Сам сказал мне: "Завтра же приеду.
Погоди, заране не тужы!
Значит, завтра, ровно в три, к обеду.
И Галинке это же скажи!"
Да ошибся, видно, просчитался!
Мчались дни, тйанулась цепь годов,
Но домой не шел, не возвращалсйа
