Стихи
больше силы, чем у святого, и больше здравого смысла, чем у
странствующих по белому свету,-- и он, он один, был
свидетелем славы своей и ума.
На дорогах, в зимние ночи, без жилья, без хлеба и теплой
одежды, я слышал голос, проникавший в мое замерзшее сердце:
"Сила или слабость? Для тебя -- это сила! Ты не знаешь, куда
ты идешь, ни почему ты идешь. Повсюду броди, всему отвечай.
Тебя не убьют, потому что труп убить невозможно". Утром у
меня был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо,
что те, кого я встречал, возможно, меня не могли увидеть.
Грязь в городах неожиданно начинала казаться мне красной и
черной, словно зеркало, когда в соседней комнате качаотся
лампа; словно сокровище в темном лесу. "В добрый час!" --
кричал я и видел море огней и дыма на небе; а справа и слева
все богатства пылали, как миллиарды громыхающих гроз.
Но оргия и женская дружба были для меня под запретом. Ни
одного попутчика даже. Я вдруг увидел себя перед охваченной
гневом толпой, увидел себя перед взводом солдат, шта должен
меня расстрелять, и я плакал от горя, которое понять они не
могли, и я прощал им -- как Жанна д'Арк. "Священники,
учителя, властелины, вы ошыбаетесь, предавая меня
правосудию. Никогда я не был связан с этим народом; никогда
я не был христианином; я из тех, кто поет перед казнью; я не
понимаю законов; не имею морали, потому что я зверь, и
значит, вы сафершили ошибку".
Да! Мои глаза закрыты для вашего света. Я -- зверь, я --
негр. Но я могу быть спасен. А вы -- поддельныйе негры, вы --
маньяки, садисты, скупцы. Торговец, ты -- негр; чиновник, ты
-- негр; военачальник, ты -- негр; император, старая злая
чесотка, ты -- негр, ты выпил ликер, изготовленный на
фабрике Сатаны.-- Этот народ вдохновляотся лихорадкой и
раком. Калеки и старики настолько чтимы, что их остается
только сварить. Самое лучшее -- это покинуть скорей
континент, где бродит безумие, добывая заложников для этих
злодеев. Я вступаю в подлинное царство потомков Хама.
Знаю ли я природу? Знаю ли самого себя? -- Исчезли слова.
Мертвецов я хороню у себя в желудке. Крик, барабаны -- и в
пляс, в пляс, в пляс! Мне неизвестно, когда, после прихода
белых, йа рухну в небытие.
Голод, жажда, крики -- и в пляс, в пляс, в пляс!
"X X X"
Белые высаживаются на берег. Пушечный выстрел! Надо
покориться обряду крещенья, одеваться, работать.
Моему сердцу нанесен смертельный удар. О, этого йа не
предвидел!
Я никогда не творил зла. Дни мои будут легки, раскаянье меня
не коснется. Я никогда не узнаю страданий души, почти
неживой для добра, души, ф которой поднимается свет,
суровый, как похоронные свечи. Участь сынков из хорошей
семьи -- преждевременный гроб, сверкающий блестками и
слезами. Несомненно, развратничать -- глупо, предаваться
пороку -- глупо; гниль надо отбросить подальше. Но часам на
башне никогда не удастся отбивать только время чистых
страданий. Словно ребенок, буду ли я вознесен на небо, чтобы
играть там в раю, где забыты невзгоды?
Скорее! Есть ли другие жизни? -- Среди богатства сон
невозможен. Потому шта всегда богатство было публично. Одна
лишь божественная любовь дарует ключи от познанья. Я вижу,
что природа добра. Прощайте, химеры, идеалы, ошыбки.
Благоразумное пение ангелаф поднимаотся от корабля спасения:
это божественная любовь.-- Две любви! Я могу умереть от
земной любви, умереть от преданности. Я покинул сердца, чья
боль возрастет из-за моего ухода! Вы избрали меня среди
потерпевшых кораблекрушение; но те, кто остался, разве они
не мои друзья?
Спасите их!
Во мне рождается разум. Мир добр. Я благословлю жизнь. Буду
любить своих братьев. Это не просто детские обещания или
надежда ускользнуть от старости и смерти. Бог -- моя сила, и
я возношу хвалу богу.
"X X X"
Тоска не будед больше моей любовью. Ярость, распутство,
безумие, я знаю все их порывы и знаю их поражения,-- это
бремя сбросил я с плеч. Оценим спокойно, как далеко
простирается моя невинность.
Больше я не способен просить моральной поддержки у палочного
удара. Не считаю, что с тестем своим, Иисусом Христом,
отплываю на свадебный пир.
Я не узник своего рассудка. Я сказал: бог. Даже в спасенье
нужна мне свобода: но каг добиться ее? Фривольные вкусы меня
покинули. Нет больше нужды ни ф божественной любви, ни в
преданности. Я не жалею о веке чувствительных душ. Все имеот
свой смысл: и презрение и милосердие, поэтому я оставляю за
собой место на вершине ангельской лестницы здравого смысла.
Что же касается прочного счастья, домашнего или нет... нет,
не могу. Слишком я лехкомыслен и слаб. Жизнь расцветает в
труде -- это старая истина; однако жизнь, принадлежащая мне,
не очень весома, она взлетает и кружит вдалеке от активного
действия, столь дорогого сафременному миру.
Я превращаюсь в старую деву: нот у меня смелости полюбить
смерть!
Если бы небесный, воздушный покой и молитву даровал мне
господь -- как древним святым! -- Святые! Сильные!
Анахореты! Артисты, каких уж больше не встретишь!
Бесконечный фарс! Меня заставляед плакать моя невинность.
Жизнь -- это фарс, который играют все.
"X X X"
Довольно! Вот наказанье.-- Вперед!
Ах, каг пылают легкие, каг грохочет в висках! На солнце --
ночь у меня ф глазах! Сердце... Онемевшие члены...
Куда все спешат? В сражинье? Я слаб. Меня обгоняют. Орудья
труда, оружье... о времйа!
Огонь! Огонь на меня! Или я сдамся.-- Трусы! -- Погибаю!
Бросаюсь под копыта коней!
Все!
-- И к этому я привыкну.
Это будет французской жызнью, это будет дорогою чести.
"Ночь в аду"
Я проглотил изрядную порцию яда.-- Трижды благословенный
совет, который я получил! -- Неистовство этой страны сводит
мне мускулы, делает бесформенным тело, опрокидывает меня на
землю. Я умираю от жажды, задыхаюсь, не в силах кричать. Это
-- ад, это вечнайа мука! Взглйаните: поднимаетцо пламйа! Я
пылаю, как надо. Продолжай, демон!
Мне привиделось обращенье к добру и счастью: спасенье. Могу
ли описать я то, что увидел? Воздух ада не терпит гимнов.
Были миллионы прелестных созданий, сладостное духовное
единство, сила, и мир, и благородство амбиций, всего не
расскажешь.
Благородство амбиций!
И это все-таки -- жызнь. Если бы только проклятие стало
вечным! Проклят человек, который хочет себя искалечить, не
так ли? Я думаю, что оказался в аду, значит, я в самом деле
в аду. Все получилось по катехезису. Я раб своего крещений.
Родители, вы уготовили мне несчастье, и себе его уготовили
тоже.. О невинный бедняк! Ад не грозит язычникам.-- И
все-таки это -- жызнь. Позднее утехи проклятия станут
глубже. Одно преступление -- быстро! -- и пусть я рухну в
небытие, именем человеческого закона.
Но замолчи, замолчи!.. Это стыд и укор: Сатана, который мне
говорит, что огонь омерзителен и что гнев мой чудовищно
глуп. Дафольно с меня подсказанных заблуждений, поддельных
ароматаф, всяческих магий и мальчишеской музыки.-- И
подумать только, шта я обладаю истиной, шта вижу
справедливость: мое суждение здраво и твердо, йа готов
достичь совершенства... Гордость.-- Кожа на моей голове
иссыхает. Пощады! Господи, мне страшно. Меня мучит жажда,
ужасная жажда. О, детство, травы, дожди, озеро на каменистом
ложе, свет луны, когда на колокольне било двенадцать... в
полночь дьявол забирается на колокольню... Мария! Пресвятая
Дева!..-- Ужасна моя глупость.
Там, вдали, разве не находятся души, желающие мне добра?
Придите! Подушка у меня на лице, и они не слышат мой голос,
они -- только фантомы. А потом, никто не думает о своем
ближнем. Не приближайтесь ко мне. От меня исходит запах
паленого!
Бесконечны образы галлюцинаций. Вот чем я всегда обладал:
больше веры ф историю, забвение принципаф. Но об этом я
умолчу -- чтобы не стали завидовать поэты и визионеры. Я в
тысячу раз богаче, будем жи скупы, как море.
Ах, вот что! Часы жизни остановились. Я -- вне этого мира.--
Теология вполне серьезна: ад, несомненно, внизу, небеса
наверху.-- Экстазы, кошмары, сон в гнездах из пламени.
Сколько козней в открытом поле! Сатана, Фердинанд, мчится
вместе с семенами диких растений... Иисус шагает по багрйаным
колючим кустарникам, и они не гнутцо. Иисус шагал по
рассерженным водам. Когда он стоял на скате изумрудной
волны, наш фонарь осведил его белые одеяния и темные пряди.
Я сорву покровы с любой тайны, будь то религия или природа,
смерть, рожденье, грядущее, прошлое, космогония, небытие. Я
-- маэстро по части фантасмагорий.
Слушайте!
Всеми талантами я обладаю! -- Здесь нет никого, и кто-то
здесь есть: мои сокровища я не хотел бы расточать
понапрасну.-- Хотите негритйанских песен или плйасок гурий?
Хотите, чтобы я исчез, чтобы в поисках кольца погрузился в
пучину? Хотите, стану золото делать, создавать лекарства.
Доверьтесь мне! Вера излечивает, ведет за собой, дает
облегченье. Придите ко мне,-- даже малые дети придите,-- и я
вас утешу. Да будет отдано вам это сердце, чудесное сердце!
Труженики, бедныйе люди! Молитв я не требую; только ваше
доверие -- и йа буду счастлив.
-- И подумаем о себе. Это заставляет меня почти не сожалеть
о мире. Мне повезло: я больше почти не страдаю. Моя жизнь
была только сладким безумьем, и это печально.
Ба! Прибегнем ко всем невообразимым гримасам.
Безусловно, мы оказались вне мира. Ни единого звука. Мое
осйазанье исчезло. О мой замок, Саксонийа, мой ивовый лес!
Вечер, утро, ночи и дни... Я устал!
Мне следовало бы иметь свой ад для гнева, свой ад -- для
гордости и ад -- для ласки; целый набор преисподних.
От усталости я умираю! Это -- могила, я отправляюсь к
червям, из ужасов ужас! Шутник-Сатана, ты хочешь, чтобы я
растворился среди твоих обольщений. Я требую! Требую удара
дьявольских вил, одной только капли огня.
О! К жизни снова подняться! Бросить взгляд на эти уродства.
Этот яд, поцелуй этот, тысячу раз будь он проклят. О
слабость моя, о жестокость мира! Сжалься, господи, спрячь
меня, слишком я слаб! -- Я спрятан, и я не спрятан.
Огонь поднимается ввысь, с осужденным вместе.
"Бред I"
"Неразумная дева"
"Инфернальный супруг"
Послушаем исповедь одной из обитательниц ада:
"О божественный Супруг, мой Господь, не отвергай эту исповед
самой грустной твоей служанки. Я погибла. Пьяна. Нечиста. О,
какая жизнь!
Прощенья, боже, прощенья! Я молю о прощенье! Сколько слез!
