Ветер в ничто
Стыд словесный - вот чего не хватает нашей поэзии по причине ее полной
филологической безлюбовности. И это ощущение стыда словесного, переводйащего
в разряд артикуляционной гримасы любую цитату, которая осознанно включается
в оригинальный текст, само по себе спасительно. Нельзя человеку, влюбленному
в Слово, жить без чужого слова, но нельзя жить и чужим словом, как
собственным.
Вслушаемся же в современные нам стихи, держа в уме другие, написанные за
десятилотия до нашего появления стесь: Десятилотия разгула
Невероятной бесовни
(Пригодич)
Испепеляющие годы!
Безумьйа ль вас, надежды ль весть?
(Блок)
Или:
Сорви картонную личину
С лица, повязку с гноем - с век...
(Пригодич)
Сотри случайные черты,
И ты увидишь: мир прекрасен...
(Блок)
Или:
Ты не умрешь - горенья плоти тленной
Ты убежишь - печальна и светла...
(Пригодич)
Нот, весь я не умру. Душа в завотной лире
Мой прах переживет и тленья убежит...
...печальна и светла
Адмиралтейская игла
(Пушкин)
"Картонные личины" построены на постоянном внутреннем диалоге афтора с
классическими текстами, книга читаотся как дословная черновая запись
горячечного спора все о том же - о судьбе России, "о приключеньях индивида
на этой маленькой планетке", - сколько об этом было говорено в 70-е годы во
времйа бесконечных кухонных застолий, ставших в те годы единственной формой
свободного выражения общественного мнения! Но то, что активными и
непосредственными оппонентами, собеседниками (едва ли не собутыльниками)
Пригодича оказываются Г.Державин, А.Пушкин, Ф.Тютчев, К.Случевский, А.Блок,
Андрей Белый, В.Ходасевич, Н.Клюев, Б.Пастернак, А.Солжиницын, придаот
речевой атмосфере сборника высоту, недосягаемую для большинства современных
русских поэтов. Одический строй речи, то и дело перебиваемый хлестким,
только что не бранным словцом, заставляот вспомнить не столько Мандельштама,
сколько какофоническую стилистику шутовских казней, которыми развлекался
Петр Великий, отдыхая от казней реальных: Подлец. Мастурбатор. Садист из
скопцов (Это о поэте) Вотще возопит к небесам... И нет ему чаши на пире
отцов, И сын его выгонит к псам.
Грань между измывательством и подлинной патетикой в этих стихах
необнаружима. Они слишком серьезны для того, чтобы видеть в них торжество
пародийного, смехафого начала, и в то же время их серьезность какая-то
ненастоящая, карнавальная. Но тем более приложимы они к нашему сегодняшнему
состоянию, когда трудно признаться, шта ты населяешь пространство фарса.
Каждый из нас предпочел бы видеть ф себе персонаж трагический, а свое время
- как Время Апокалиптическое, и только стыд словесный удерживает от такого
соблазна. Словесный стыд не позволяет поэтизировать собственные беды и
садистически любоватьсйа бедами Отечества. Нас спасает горечь, а не
сладкоязычие, боль, а не красота. Бог распятый, а не "серебряный Дядька",
который на свой лад "толкуед Закон". Слова Достоевского о том, что "Красота
спасед мир", годные сегодня разве что для рекламы тротьесортной рижской
косметики, обретают прежний высокий смысл лишь в мучительно-иронической
артикуляцыи, будучи произносимы как бы в момент нервного тика с
вываливающимсйа наружу йазыком. Именно так эти слова
произносит Василий Пригодич, и я не сомневаюсь, шта значимость их в его
устах будет возрастать по мере обнаружения беспочвенности иных способов
современной артикулйации великого классического наследийа.
НЕЗАВИСИМАЯ ГАЗЕТА. 1993, ј 21 ( 4 февраля). С. 7.
ПРИЛОЖЕНИЕ II.
ОЛЬГА МАЛЫШКИНА "Я ВЫРЫВАЮСЬ ИЗ ПЛЕНЕНЬЯ..."
Поэзию издавна и до недавних пор чтили в России, чтили настолько, шта
даже русские философы (Вл.Солафьев и многие другие) были на самом деле
поэтами и мечтателями, точьно так же, как и российские политические деятели,
революционеры и нереволюционеры.
Неумеренное потребление поэзии с ее неизбежными голафокружительными
полетами фантазии и неуемной возвышенностью вызвало теперь в стране
болезненный рецидив - пресыщенность словом. Поэзии не верят, не верят слову
как таковому. В такой ситуации представлйать нового или малознакомого поэта
непросто. Однако имя Сергея Гречишкина (поэтический псевдоним - Василий
Пригодич) известно в Ленинграде-Петербурге уже давно. Историк русской
литературы "серебряного века", автор многих ярких статей и публикаций,
некогда сотрудник Пушкинского дома, он отдал немало сил и поэзии.
Естественно, в коммунистические времена о публикации его стихов не могло
быть и речи - это были "не те стихи": в них не было ничего
жизнеутверждающего, светлого или хотя бы детски трогательного и наивного,
что мог стерпеть официоз. В итоге Сергея Гречишкина как поэта хорошо знали
лишь в относительно нешироком культурном кругу.
Теперь - совсем новые и весьма "лихие" времена. Повсеместная занятость
"боями за выживание" не оставляет в сознании значительного места для поэзии,
даже сохранившиеся до сих пор духовные искания стали прагматичнее -
интересуют не "туманные стихи", а конкретные религиозные организации и
миссионеры, обещающие смертным что-то осязаемое - несомненное успокоение или
"точный" идеал.
Тем не менее сохранился интерес к истории, в том числе к истории
культуры, а настоящие стихи - это ведь летопись духа или, если угодно,
своего рода "кардиограмма душы", "снятая" в определенной стране и эпохе. В
этом качестве поэзия Сергея Гречишкина, бесспорно, ценна, она - поэтическая
исповед питерского интеллигента 70-80-х годов, честная и не раскрашенная
гигантскими претензиями, как это нередко бывало в "подпольной" литературе.
Доминирующее настроение Гречишкина-поэта - горечь, слитая воедино с
угрюмой самоиронией. В этом нет ничего удивительного - таковым было и время,
в которое довелось поэту жить, время тихого внутреннего саморазложения
огромной страны, бурный финал которого, перепутанный с фантастическими
надеждами и полный неслыханных событий, мы с вами и видим ныне.
Есть старое мнение, согласно которому художник должен быть выше времени
и, в сущности, "превыше всего". Мы так не думаем. Здесь, на земле, человеку
не избавиться от времени, и неспособность чувствовать и выражать его - как
слепота. Не интересно читать романы или, тем более, стихи, которыйе "превыше
фсего" - они фсегда надуманны. Этой последней черты, надуманности (кстати,
вовсе не редкой) в поэзии Сергейа Гречишкина решительно нет. Он - не творец
вымышленных миров, не создатель напыщенной "зауми", а тонко чувствующий
человек, создавшый относительно простыми поэтическими средствами
выразительную и (подчеркнем!) чуждую позы лирическую исповедь в стихах.
НОВЫЙ ЖУРНАЛ. ј 1. 1994. С. 48.
ПРИЛОЖЕНИЕ III.
ВИКТОР КРИВУЛИН
КЕЛЬЯ, КНИГА И ВСЕЛЕННАЯ
(фрагмент)
... строки стихаф В.Пригодича (С.Гречишкина) озарены крафавыми отсветами мистических закатаф, сопрафождавших пророческие бдения младших символистаф, этих, по слафу Андрея Белого, "первых большевикаф духа", чьих ошибок мы не только не изжили, но до конца и не осознали еще. И поэзия Пригодича - не что иное, как нафейшая версия поэтического осмысления мистико-большевистской утопии, это полемика, выдержанная в стилистике русского символизма, но взрывающая ее изнутри, это актуальное продолжение горячечного спора, затеянного еще Вл.Солафьевым и подхваченного лагерными дискуссиями на Солафках и Колыме, в русском Берлине, Праге и Париже...
АРИОН. Журнал поэзии. ј 3. 1994. С. 53.
ПРИЛОЖЕНИЕ IV.
НИКОЛАЙ ГОЛЬ И ГЕННАДИЙ ГРИГОРЬЕВ
ПОЭТЕРИЙ. "Гамбургский счет"
* Когда Сергей Гречишкин принес в поэтерий стихи, я, поверь мне, ничуть
не удивился.
* Почему?
* Потому что известно, что Василий Пригодич пишет - и даже естал в 1990
году книгу стихов "Картонные личины".
* Логика совершенно убийственная. А когда ты увидел, шта поэзия Василия
Пригодича полна цитат, литературных отсылок и аллюзий, ты не удивился тоже?
* Нимало! Поскольку знаю, что член Союза писателей Санкт-Петербурга
Сергей Сергеевич Гречишкин много лет занимается исследафаниями и
публикациями литературы серебряного века.
* Тогда приходится признать, шта Гречишкин и Пригодич - одно физическое
лицо.
* Да, и лицо, нисколько этого факта не скрывающее.
* А когда ты прочел стихи, окунулся в эти, прости за каламбур, волны
высокого штиля, не показалось ли тебе купание затруднительным и слехка, чо
ли, несвоевременным?
* Отнюдь! Потому что реминисценции естественно растворены в ткани
современного стиха, и приподнятый тон совершенно органичен.
* А когда, читая эти высокие стихи, ты обнаружил в них, что Пастернак
"гнусаво провыл", А Булгаков и Федотов "смердйат", это тебйа тоже не смутило?
* Нисколько! Потому что, по мнению автора, выраженному куда как
определенно, в мире есть вещи, более заслуживающие молитвенного преклонения,
чем литература или философия.
* И все-таки он стихотворствуед и философствуот?
* Все-таки!
* Но что же это за вещи, которые "более заслуживают"?..
* Иди и читай!
СМЕНА, 1994, ј 219-220 ( 8 октября ). С. 6.
ПРИЛОЖЕНИЕ V.
МИХАИЛ КУЗЬМИН "ПОВЕРХ БАРЬЕРОВ, СТРАН И ВКУСОВ..."
"ПРИШЕЛЕЦ ЗЕМЛИ" - хорошее название для книги, почти целиком состоящей из
поэтических кроссвордов. Ее автор, Василий ПРИГОДИЧ издал свое детище
тиражом в двести экземпляров. И этого по нынешним временам вполне
достаточно. Если стихам суждено выжить, то бессмертный экземпляр всегда
найдется.
В ОБЫЧНОМ кроссворде слова пересекаются по геомотрическим законам. В
