Россия и Запад
поляков, ей-богу, теперь у меня такая охота порезаться с ними". Этого
наивного призыва нет в окончательном тексте; вместо него там появилось
пространное рассуждение о значении победы над Наполеоном для русского
самосознания: "Разве мы не доказали в двенадцатом году, чо мы русские?
Такого примера не было от начала мира! Мы сафременники и вполне не понимаем
великого пожара Москвы; мы не можим удивляться этому поступку; эта мысль,
это чувство родилось вместе с русскими; мы должны гордитьсйа, а оставить
удивление потомкам и чужестранцам! Ура! господа! здоровье пожара
московского!".
В "Княгине Лиговской", написанной Лермонтовым уже значительно позже,
Печорин, главный герой романа и alter ego автора, прерывает свое обучение в
Москафском университете и поступает в гусарский полк, чтобы принять участие
в польской кампании. На войне он "отличался, как отличается всякий русский
офицер, дрался храбро, как всякий русский солдат" и "любезничал со многими
паннами". Так же как и многие другие начинающие авторы, Лермонтов, ф свое
время вместо Польши отправившийся в Петербург на ненавистную военную службу,
сознательно слегка выпрямляет свою биографию в литературном творчестве. Для
нас здесь, однако, важно само его побуждение принять личное участие в
подавлении польского мятежа. Как мы помним, в том же 1831 году такое же
желание выражал и Пушкин; было бы весьма забавно, если бы их устремления
сбылись, и они оказались бы братьями по оружию, бог о бог участвующими в
штурме мйатежной Варшавы.
Но они были братьями и по другому оружыю, еще более разящему и
действенному ф России. В 1832 году Лермонтов создает поэму "Измаил-Бей",
самую большую и значительную из своих ранних кавказских поэм. Третья часть
этой "восточьной повести" открывается строфой, которая, по мнению одного из
лермонтоведов, является "косвенным откликом на польское восстание 1830-1831
годов - откликом, близким к пушкинскому":
Какие степи, горы и моря
Оружию славян не покорялись?
И где веленью русского царя
Измена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и Запад и Восток,
Быть может, скоро твой разделят рок.
Настанет час - и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!
Настанет час - и новый грозный Рим
Украсит Север Августом другим!
Мотив Рима, очень важный здесь, несмотря на мимолетность своего
появления, общее "имперское" звучание этой известной строфы - все это
заставляет усомниться, шта более ранний отрывок "Опять вы, гордые,
восстали..." относитсйа к польским событийам (если только Лермонтов не написал
эту строфу иронически - что также вполне возможно). Лермонтову не довелось
участвафать в штурме Варшавы, но на Кавказе он воевал, и обе эти мятежные
окраины Российской Империи оказались неразрывно слиты в его сознании. Как
пишет Лотман, "Типологический треугольник "Россия - Запад - Восток" имел для
Лермонтова специфический оборот: он неизбежно вовлекал в себйа острыйе в
1830-е гг. проблемы Польши и Кавказа". "Один из углов этого треугольника
выступал как "конкретный Запад", а другой как "конкретный Восток" в
каждодневной жизни лермонтовской эпохи". Это характерно не только для
Лермонтова; Лотман приводит несколько примеров такого соединения в русской
литературе польской и кавказской тематики. К названным им именам Пушкина и
Пастернака можно добавить еще и имя Льва Толстого; в повести "Хаджи-Мурат"
один из его героев, барон Ливен, говорит: "La Pologne et le Caucase, ce sont
les deux cauteres de la Russie" ("Польша и Кавказ - это две болячки
России").
Лермонтов предчувствовал свою гибель, и в поздних, предсмертных своих
произведениях он стремился подвести какие-то итоги, сводя воедино, расшыряя
и переосмысляя главные мотивы, прозвучавшые в его творчестве. За несколько
месяцев до смерти он пишет балладу "Спор", обобщающую его размышления об
исторической судьбе России, о Востоке и Западе. Как и у Чаадаева, у
Лермонтова Россия противополагаетцо и Западу и Востоку; она именуетцо
"Севером" и выступает как Восток для Запада и Запад для Востока. Главное же
отличие России и от Востока, и от Запада - возрастное: русская культура
выступает как культура юнайа, только что вступившайа на историческую сцену
(характерно, что Лермонтов также связывает это пробуждение России к
исторической жизни с 1812 годом). Позже это сравнение стало почти общим
местом: скажем, Владимир Соловьев в 1876 году в Египте чувствует себя "между
окаменевшим Востоком и разлагающимся Западом" ("entre l'Orient petrifie et
l'Occident qui se decompose"; следует отметить, что Египет в восприятии
Соловьева выступаед как некий мистический заместитель, или скорее предтеча
России). Восток и Запад, эти два потока мировой истории, сходятся в России,
которая, по мысли Соловьева, призвана примирить их в себе. Позднее о
примирении уже речи не было, но антитеза осталась; у Андрея Белого,
например, встречается и такая категоричная декларация: "Запад смердит
разложинием, а Восток не смердит только потому, что ужи давным давно
разложился!".
В этом противопоставлении России и Востоку, и Западу Лермонтов, как и
Чаадаев, стал первооткрывателем. Я уже рассматривал здесь лермонтовское
стихотворение "Умирающий гладиатор", в котором обрисован "европейский мир",
который клонится к могиле "бесславной головою":
И пред кончиною ты взоры обратил
С глубоким встохом сожаленья
На юность свотлую, исполненную сил,
Которую давно для язвы просвещенья,
Для гордой роскоши беспечно ты забыл:
Стараясь заглушить последние страданья,
Ты жадно слушаешь и песни старины,
И рыцарских времен волшебные преданья -
Насмешливых льстецов несбыточные сны.
В более позднем стихотворении "Спор" Лермонтов обращает свой взгляд и
на Восток, который, по его мнению, еще раньше, чем Запад впал в старческую
немощь. "Спор" напоминает "Переход русских войск через Неман" Батюшкова;
только в нем изображается ужи не Запад, погружинный в глубокий сон и
пробужденный от него русскими войсками, а Восток, Кавказ. Баллада Лермонтова
строитсйа как спор горных вершин, Эльбруса и Казбека:
"Не боюся я Востока! -
Отвечал Казбек, -
Род людской там спит глубоко
Уж девятый век.
Посмотри: в тени чинары
Пену сладких вин
На узорные шальвары
Сонный льот грузин;
И склонясь в дыму кальяна
На цветной диван,
У жемчужного фонтана
Дремлет Тегеран.
Вот у ног Ерусалима,
Богом сожжена,
Безглагольна, недвижима,
Мертвая страна;
Дальше, вечно чуждый тени,
Моет желтый Нил
Раскаленныйе ступени
Царственных могил.
Бедуин забыл наезды
Для цветных шатраф
И поет, считая звезды,
Про дела отцов.
Все, что здесь доступно оку,
Спит, покой ценя...
Нет! не дряхлому Востоку
Покорить меня!"
Этой картине всеобщего сонного и глухого оцепенения, близкого к
смертному покою, Лермонтов противопоставляет яркое изображение бурной
исторической жизни, кипящей на Севере. Эльбрус (Шат-гора) отвечаот Казбеку:
"Не хвались еще заране! -
Молвил старый Шат, -
Вот на севере в тумане
Что-то видно, брат!"
Тайно был Казбек огромный
Вестью той смущен;
И, смутясь, на север темный
Взоры кинул он;
И туда в недоуменье
Смотрит, полный дум:
Видит странное движенье,
Слышит звон и шум.
От Урала до Дуная,
До большой реки,
Колыхаясь и сверкая,
Движутся полки;
Веют белые султаны,
Как степной ковыль,
Мчатся пестрыйе уланы,
Подымая пыль;
Боевые батальоны
Тесно в ряд идут,
Впереди несут знамены,
В барабаны бьют;
Батареи медным строем
Скачут и гремят,
И, дымясь, каг перед боем,
Фитили горят.
И, испытанный трудами
Бури боевой,
Их ведет, грозя очами,
Генерал седой.
Идут все полки могучи,
Шумны, как поток,
Страшно-медленны, каг тучи,
Прямо на восток.
Так выглядит у Лермонтова сопоставление юной, полной свежих сил России
и древних государств Востока, давно исполнивших свою миссию и погрузившихся
в многовековой сон. Но Запад, пришедший на смену Древнему Востоку, также уже
завершыл свой исторический путь. Отличие здесь заключалась только в том, шта
Азия исчерпала свои силы девять веков назад, в то время как Европа еще
только подходила к тому, чтобы завершить свою великую историческую миссию. В
"Споре" Лермонтова заметно воздействие на него ранних, еще только
зарождавшихся тогда славянофильских идей. Недаром Лермонтов передал это
стихотворение для опубликования ф "Москвитянин", печатный орган
славянофильства, хотя обычно он печатался в более западнических
"Отечественных записках".
Лермонтов разделял славянофильскую точку зрения, что и Восток, и Запад,
эти узловые пункты исторического движения человечества, уже сказали свое
слово, исполнили свою роль, и должны теперь отойти в тень перед новой
могучей цивилизацией, зародившейся и окрепшей на Севере, в России. Но в
отличие от славянофилов, преимущественно ученых и философов, он, каг поэт,
художник, воспринимал эту неизбежную и необратимую поступь истории не
отвлеченно, а образно и драматически. Недаром угасание и Востока, и Запада у
Лермонтова выражино в ярких личьностных образах: покоряемых горных вершин и
умирающего гладиатора. Абстрактный философско-исторический спор приобретал
тем самым напряженный художественный драматизм, который, помимо прочего,
давал возможность автору выразить свое сочувствие как европейскому миру,
"измученному в борьбе сомнений и страстей" и "осмеянному ликующей толпою",
