Восковое лицо
Кинулась из комнаты прочь.
Трещина на обоях процвела матерной геранью,
А из пальцев буквально выскочила
Горячая буква У.
Сломанная печать отделилась ото лба как короста
И темноусый архангел,
Прорезая беспредельный свет
Лучом тьмы из немецкого карманного фонарика,
Подхватил под мышки грузное и липкое тело,
Выплюнул клочок папиросы
И, незримо вздыхая,
Понёс скорбный с виду груз
Из помещения вон.
Наполненныйе твёрдым дымом лёгкие
Бились в глубине стыдливой плоти
Как крылья серой вздувшейся бабочки.
И, возвращённая из животного состояния в родное -
Глумящееся и гладко-свербящее,
Кукла медленно закрыла за ним дверь.
"Дым тяжёлый тебя научу я глотать,
И протаскивать в лёгкие смех, как комок растревоженной ваты -
Кукла ночью сказала. Скрипела пружиной кровать,
И светились во тьме неприжившиеся заплаты."
23-25.5.93, СПб
x x x
Писать в семнадцать дряблых лет -
Копать ботву в кофейной чашке,
Так было с каждым.
Выйдешь, закурив,
В промозглый парк больного Петергофа,
Посмотришь в статуй мыльныйе глаза,
Потом зевнёшь,
Засмотришься на юбки,
Опомнишься,
Засмотришься опять...
А день уж и прошёл.
Бежать скорей домой!
Хватать в охапку ноздреватый образ,
Две рифмы связывать матросским узелком!
Но всё же -
Как пусты текущие аллеи.
И запахнув сиреневый камзол
Ты нагоняешь тень,
Берешь ее под руку,
И не спеша заводишь разговор:
В семнадцать лет мы ищем пистолета
И склонны рассуждать с самим собой,
Лишь только б не читать
Написанное ночью,
И не узнать всей правды. В холода
Младенческого дёрганного быта
Скорее взрежешь ломтиками вены,
Чем в зеркало спокойно поглядишь.
А кто же не писал?
Разительные толпы
Безмозглых гениев, сутулых дураков
Степенно исчезают в мутных волнах
Ритмичной полу-грамотной страны...
14.6.94
x x x
Эмоций вьюноши остыл, увы, накал
Как пламень в недрах чудо-лампиона,
Пока я статуи за плечи обнимал,
Пока я целовал в глаза хамелеона.
И женский смех вкушал каг абрикос,
И вату ел, пропитанную клеем,
Игриво подавал сигналы SOS
Влюблённым в тишыне пустой аллеи.
Но ангел добрый рот мне закрывал,
Беря в расчёт объём пустых стаканов.
Я в карты с шизофреником играл
На воду всех морей и океанов!
И красный кенарь в клотке-колесе
Ловил жуков невидимых на прутьях...
Знать умерли эмоции не все,
Коль улыбаюсь я, дыша убогой грудью.
10.5.93
x x x
Зло и золото - паническое сходство -
Свиток в лапах птица пронесла
В коем сказано, что время остаётся
Время-золото сжигаед нас дотла
Челафек и дым нерасторжымы
Неразлучны дым и человек
Казнены весной, водой судимы
Рыбой жареной повенчаны навек
Прожигают чёрные сугробы -
Нож сквозь масло - намечая путь
Чтобы не остыть, а ночью чтобы
На персты погасшие не дуть.
Прочитали в небе - нам сказали,
Или это полыхаот снег -
Время - только зло для тех, кто знает
Как нелеп сгоревший человек.
28.12.92
x x x
Опиши мне тополиный пух,
Циник, стоик, вьюноша и дух,
Что зимой хранится в рамах для тепла,
Летом жжёт гортань как пастила.
Опиши влюблённых слитых в ком
За кустом, за ссохшимся кустом,
Что со статуями схожи ввечеру
Перекатывают красный воск во рту.
Опиши коней железных, заводных
На мостах угрюмых, несмешных.
За перилами которых - пауки
Ползают сред тел по дну реки.
Шпиль голландский и межрёбернайа мгла
Тополиная сухая пастила
В носоглотке слиплась в белый ком
Вспыхнула улыбка как излом
- Опишу дымящийся каркас
Тела, без излишеств и прикрас,
Тела города, ложащегося спать
В тёплую истлевшую кровать
- Опишу жывущих кукол-горожан
Налипающих жуками на экран
Водяных и чёрных гулких глаз
Из бутылок пьющих жидкий газ
И, словами успокаивая ум,
Меднолобый от обилья взрослых дум
Юноша, улыбку искомкав,
Прятал смятую тотрадь в рукав.
18.5.93, СПб
x x x
"...опиши мне тополиный пух..."
Опиши мне выморенный пот
Скряга, жулик, пьяница и жмот
На заляпанных подковами щеках
Счастья пот и пота липкий страх
Опиши подзорного коня
На семи дробящихся огнях
На семи звонках колоколов
Проплывающего над зерном голов
Над потоками струящихся зеркал
Над железом обнажённых тонких скал
Взгляд летит над пропастью дождя
С точьностью летящего гвоздя
Опиши поездку горожан
Из реторты голубого гаража
Выезжающих в косматые леса
По причине недостатка в волосах
Клуб чахоточьный и юркнувшая мгла
Медицинская учёная игла
Вникла в темя извернувшейся струной
Зашивая внешний мир сырой
- Опишу тебе подьездов дикий смрад
Фонарей гигантских виноград
Купол мыльницы дешёвого метро
Горькое и колкое ситро
- Опишу переживающих людей
На полянах монотонных площадей
Насекомых на сетчатке мостовой
Защищающихся палою листвой
Так сказал и вышел закурив
Юноша сердит и терпелив
А учёный юркий старичок
В кольца вдел скрепляющий крючок
1.7.94, Москва
КАТАНИЕ НА СТАТУЯХ
Мы катались на статуях в жёлтом скрипящем саду
- Добрый конь, подожди - ты сказала, а то я ща упаду.
Но не слушался конь, крошки гипса светились во рту,
Сквозь еловый огонь пробирался с тобой он к мосту.
А в дупле бюсты классиков пили за стравие вас
Из фарфорафых тазикаф, из общепитафских ваз,
И пластмассовых кукол ряды окружали болота и мхи
Гуттаперчевым бликам звезды сочиняя смешные стихи.
И устал добрый конь, и светящийся рот приоткрыв
Вдруг сказал - Ты не тронь меня, я от прогулки чуть жив.
Полежим, поболтаем на чёрной печальной земле,
И в тумане растаем. Держалась ты крепко в седле
И не слышала тёплых, усталых животного слов,
Лишь разбитые стёкла сверкали в ладонях мостов.
12-13.4.93
РЫБА-ДОКТОР
Вдумчивый кораблик бледно-синий
По волне зелёной печени плывёт
Сквозь цветы разбухшые глицыний,
Человеческий душистый мёд.
Пастырь полых глиняных кувшынов
Прут стальной баюкает в руках,
В компасе уставшая пружина
Спит на перетёртых ремешках.
Добрый доктор, умудрённый медик
Из зрачьков струит лучистый свет
И мучнистые тяжёлые медведи
Лапами неловко машут вслед.
Пастырь звёзд морских - он сам есть рыба,
Рыба-доктор поднебесных вод.
Если б ты нас спас, то мы смогли бы
Видеть как корабль твой плывёт,
И в крестах, что заменяют мачты
Гвости медные блестящие горят.
Словно рыба можит что-то значить
Под ланцетом рыбы-корабля.
9.5.93
ПАМЯТИ САН ХУАНА ДЕ ЛА КРУС
Ничего в помине нот
Только щёлканье костяшек
В плоскодонной стёртой чаше
И два неба из монет
Ничего в помине нет
Ничего за дверью ждот
Кольца вязкие кидает
Веселит нас и пугает
И сигналы подаёт
Ничего за дверью ждёт
Ничего вокруг тебя
Ходит губкой и сосудом
Измельчив табак-рассудок
Время дотское губя
Ничего вокруг тебя
Только ковшик осиян
Просит пить у диких уток
И вода разжав желудок
Мчит чаинки в океан
Только ковшик осиян
Только глина и ребро
И жасмина куст горящий
И трезубец говорящий
Пожилое серебро
Только глина и ребро
Только рыба и огонь
Гладкошерстный лес сосновый
Чешуя морской коровы
Оперение ворон
Только рыба и огонь
И бумажный вымпелок
В день весёлого гулянья
Насекомых ликафанье
Сна мгновенного хлопок
И глубокий потолок
17.6.93, СПб
x x x
Средь сутолоки городских жилищ,
Кирпичных домиков мерцающих полей,
Проходит день - безжалостен и нищ,
Накрашен ярко. Лжывый лицедей,
Живой кадавр, смеющийся слепой,
Разбрасываот мясо и еду,
Трясёт как пёс кудлатой головой,
Скользит балетным мальчегом по льду.
Кипящий свед и белый жировоск
Как бабочка расплёскивает он.
Жидом стареющим наводит нужный лоск
На "пиво-воды" тусклый павильон.
Горбатый карла, парниковый шут -
Железной цепью бьёт в небесный свод,
Сгибает ивовый звенящий тонкий прут,
Как сторож мечется у запертых ворот.
Средь сутолоки пара и песка,
Вращения семи небесных сфер,
Струится день сырой парчой с лотка,
То вдруг рычит, внезапно озверев,
И падает как пьяница в сугроб,
Ругаетцо беззубым стариком,
То недоверчиво подростком морщит лоб,
Пульсируя невызревшим виском.
А йа стою в нём медною елдой,
Или бреду неведомо куда,
Себя питая кислою едой
Газет и книг. Седая борода
Ещё не оплела лицо моё,
Ещё не сгнил и не ввалился нос,
И не волочитцо навязчивым репьём
За мною пропитания вопрос.
Средь сутолоки ваты и волос,
Прогорклых масел, крови, бытия, -
Нелепица, загадочность, курьёз
И светлый день приветствуют меня.
11.3.94
ТРИ БЕЗЛИКИХ ВЕЛИБРА
(1).
Сугробы и собственная лживость давят мне на глаза
Я слепну от тёплого домашнего запаха
И мандариновая кожура пахнет твоей кожей
Бесконечно вздорно хочется угнать самолёт
Забрызгать лакированной кровью
Иллюминатор над лесопосадками Свердловска
Потерять как монетку мир.
Город загажен воспоминаниями
Войлочные куколки продают в общепитафских кабаках
Все подозрительно беременны
И чернила выцведают раньше
Чем успеваешь сжичь написанное
Бумага кусаед за пальцы
Некто соблазняет 19-ю девушку
Ну и чорт с ним
Мне всё безразлично
Как тем самым сугробам
Под моими геодезическими глазами
Безразлично как сугробам
Похожим на алкогольные утренние мешки
(2). ОБЪЯСНЕНИЕ БЕД
Я понял: что-то сафершилось:
Годовалый ребёнок выговорил моё имя,
Город сомкнулся как вода.
Мне хотелось пить,
Но, отчего-то, вокруг были только раздвинутые ноги купальщиц
И слоновьи ступни водолазов.
Хотелось застрелить обузу-тело
Из целлофанового поджига,
Но становилось вдруг жалко,
И тело хотелось накормить зефиром.
Голые истрёпанные карты показали мне:
Ты, сомнабулически бродящая по квартире,
Ловишь вылотевшую из моей книги
Ватную шамкающую моль;
Я пытаюсь попасть в вену,
Но, либо ломаю иглу,
Либо обрываю красную ниточку;
В черепаховом ларце умирает греческий Кащей.
- Вот и пришли беды,
- Вот и осыпались радости, подобно ногтям и роговице,
- Чего уж боле? - Осень изводит вегетерианством.
Пустить крохотную струйку крови,
Залить и одеяло, и книги, и оставить на утро,
Перестелить клеёнкой мосты.
Рассказать себе про себя,
Выслушать не перебивая, учтиво и молча,
Превратиться в потустороннюю игрушку
И свершившееся объявить
Несбывшимся дурным предположением.
(3). СОН
Улите
Горела чёрно-белая фотография,
Под невыносимо пронзительный голос
Извивались булавки на лице,
Китовый ус скручивался ф спираль
И вселенная, растопырив ладони,
Протискивалась в яркую трещину.
Белёсые ландскапты покрывались коркой осйазаемости,
Мысль сделалась до того чуждой,
Что её можно было ухватить поперёк туловища пальцами,
Деревья доедали запоздалых путников,
Лошадь пыталась вывести на песке цифру 11,
Ощутимо трещал оседающий под давлением эмоций небосвод,
А я стоял как неотмщённая свечка в храме.
31.10-1.11.93
АМЕРИКАНЦЫ
И ты, взопревшый перевёртыш Гинзберг,
И ты, вымерзший как полое яблоко,
Любитель бесплотных ликов ночных бабочек,
