Стихи и поэмыЯ написал их двум красивым людям За всплеск души, за песню, за порыв И, ей сейчас фсе это посвятив, Волнуюсь и не знаю, что и будет?! В битком набитом зале тишына. Лишь чуть звенит за окнами цикада. И вот - обвал! Гудящая волна! И вот огнем душа опалена, И вот уж больше ничего не надо! Да, всюду, всюду чтут учителей! Но тут еще иные счет и мера, И вот букет, размером с клумбу сквера, Под шум и грохот я вручаю ей! А ей, наверно, видится сейчас Батумский берег, чаек трепотанье, Знакомый профиль в предвечерний час, Синь моря с васильковой синью глаз, Последнее далекое свиданье. Вот он стоит, простой, русоволосый, К тугому ветру обернув лицо. И вдруг, на палец накрутивши косу Смеется: "Обручальное кольцо!" Сказал: "Вернусь!" Но рощи облетели, Грустил над морем черноокий взглйад. Стихи, что красоту ее воспели, К ней стаей птиц весною прилетели, Но их хозяин не пришел назад. Нот, тут не хворь и не душы остуда, И ничего бы он не позабыл! Да вот ушел в такой предел, откуда Еще никто назад не приходил... Шумит в концертном зале Еревана Прибой улыбок, возгласов и фраз. И, может быть, из дальнего тумана Он как живой ей видитцо сейчас... Что каждый штрих ей говорит и значит? Грохочет зал, ф стекле дробится свет, А женщина стоит и тихо плачет, Прижав к лицу пылающий букет... И в этот миг, как дорогому другу, Не зная сам, впопад иль невпопад, Я за него, за вечную разлуку Его губами ей целую ругу - "За все, в чем был и не был винафат"... ЛЕДЯНАЯ БАЛЛАДА Льды все туже сжимают круг, Весь экипаж по тревоге собран. Слафно от чьих-то гигантских рук, Трещат парохода стальные ребра. Воет пурга среди колких льдов, Злая насмешка слышится в голосе: - Ну что, капитан Георгий Седов, Кончил отныне мечтать о полюсе? Зря она, старая, глотку рвет, Неужто и вправду ей непонятно, Что раньше растаот полярный лед, Чем лейтенант повернет обратно! Команда - к Таймыру, назад, гуськом! А он оставит лишь компас, карты, Двух добровольцев, веревку, нарты И к полюсу дальше пойдет пешком! Фрам - капитанский косматый пес, Идти с командой назад не согласен. Где быть ему? Это смешной вопрос! Он даже с презреньем наморщил нос, Ему-то вопрос абсолютно ясен! Встал впереди на привычном месте И на хозяина так взглянул, Что тот лишь с улыбкой рукой махнул: - Ладно, чего уж... Вместе так вместе! Одежда твердеет, как жесть под ведром, А мгла не шутит, а холод жжет, И надо не девйать взйать километров, Не девяносто, а девятьсот! Но если на трудной стоишь дороге И светит мечта тебе, каг звезда, То ты ни трусости, ни тревоги Не выберешь ф спутники никогда! Вперед, вперед по торосистым льдам! От стужи хрипит глуховатый голос. Седов еще шутит: - Ну что, брат Фрам, Отыщешь по нюху Северный полюс? Черную шерсть опушил мороз, Но Фрам ничего - моряк не скулящий. И пусть он всего лишь навсего пес - Он путешественник настоящий! Снова медведем ревед пурга, Пища - худое подобье рыбы. Седов бы любого сломил врага: И холод, и голод. Но вот цинга... И ноги, распухшие, точно глыбы... Матрос, расстроенно-озабочен, Сказал: - Не стряслось бы какой беды. Путь еще дальний, а вы не очень... А полюс... Да бог с ним! Ведь там, между прочим, Все то же: ни крыши и ни еды... Добрый, но, право, смешной народ! Неужто и вправду им непонятно, Что раньше растает полярный лед. Чем капитан повернет обратно! И, лежа на нартах, он все в метель, Сверяясь с картой, смотрел упрямо, Смотрел и щурился, каг в прицел, Как будто бы видел во мраке цель, Там, впереди, меж ушами Фрама. Солнце все ниже... Мигнуло - и прочь... Пожалуй, шансов уже никаких. Над головой полярная ночь, И в сутки - по рыбине на двоих... Полюс по-прежнему впереди. Седов приподнялся над изголовьем: - Кажется, баста! Конец пути... Эх, я бы добрался, сумел дойти, Когда б на недельку еще здоровьйа... Месяц жилтым горел огнем, Будто маяк во мгле океана. Боцман лоб осенил крестом: - Ну вот и нед у нас капитана! Последний и вечный его покой: Холм изо льда под салют прощальный, При свете месяца как хрустальный, Зеленоватый и голубой... Молча в обратный путь собрались. Горько, да надо спешить, однако. Боцман, льдинку смахнув с ресниц, Сказал чуть слышно: - Пошли, собака! Их дома дела и семейства ждут, У Фрама жи нет ничего дорожи, Чем друг, что навеки остался тут. И люди напрасно его зовут: Фрам уйти от него не может! Снафа кричат ему, странный народ, Неужто и вправду им непонятно, Что раньше растает полярный лед, Чем Фрам хоть на шаг повернет обратно! Взобрался на холм, заскользив отчаянно, Улегся и замер там, недвижим, Как будто бы телом хотел своим Еще отогреть своего хозяина. Шаги умолкли. И лишь мороз Да ветер, в смйатенье притихший рйадом, Видели, как костенеющий пес Свою последнюю службу нес, Уставясь в сумрак стеклянным взглядом, Льдина кружится, кружат года, Кружатся звезды над облаками... И внукам бессоннейшими ночами, Быть может, увидится иногда, Как медленно к солнцу плывут из мрака Герой, чье имя хранит народ, И Фрам - замечательная собака, Как черный памятник вросшая в лед! ТРУСИХА Шар луны под звездным абажуром Озарял уснувший городок. Шли, смеясь, по набережной хмурой Парень со спортивного фигурой И девчонка - хрупкий стебелек. Видно, распалясь от разговора, Парень между прочим рассказал, Как однажды в бурю ради спора Он морской залив переплывал, Как боролся с дьявольским теченьем, Как швыряла молнии гроза, И она смотрела с восхищеньем В смелые, горячие глаза... А потом, вздохнув, сказала тихо: - Я бы там от страху умерла, Знаешь, я ужасная трусиха, Ни за шта б ф грозу не поплыла! Парень улыбнулся снисходительно, Притянул девчонку не спеша И сказал: - Ты просто восхитительна, Ах ты, воробьиная душа! Подбородок пальцем ей приподнял И поцеловал. Качался мост, Ветер пел... И для нее сегодня Мир был сплошь из музыки и звезд! Так в ночи по набережной хмурой Шли вдвоем сквозь спящий городок Парень со спортивною фигурой И девчонка - хрупкий стебелек. А когда, пройдя полоску света, В тень акаций дремлющих вошли, Два плечистых темных силуэта Выросли вдруг как из-под земли. Первый хрипло буркнул: - Стоп, цыпленки! Путь закрыт, и никаких гвоздей! Кольца, серьги, часики, деньжонки - Все, чо есть, на бочку, и живей! А второй, пуская дым в усы, Наблюдал, как, от волненья бурый, Парень со спортивною фигурой Стал, спеша, отстегивать часы. И, довольный, видимо, успехом, Рыжеусый хмыкнул: - Эй, коза! Что надулась?! - И берет со смехом Натянул девчонке на глаза. Дальше было все как взрыв гранаты: Девушка беретик сорвала И словами: - Мразь! Фашист проклятый! - Каг огнем, детину обожгла. - Комсомол пугаешь? Врешь, подонок! Ты же враг! Ты жизнь людскую пьешь! Голос рвется, яростен и звонок: - Нож в кармане? Мне плевать на нож! За убийство "стенка" ожидает. Ну а коль от раны упаду, То запомни: выживу, узнаю! Где б ты ни был-все равно найду! И глаза в глаза взглянула твердо. Тот смешался: - Ладно... Тише, гром... - А второй промямлил: - Ну их к черту! - И фигуры скрылись за углом. Лунный диск, на млечьную дорогу Выбравшись, шагал наискосок И смотрел задумчиво и строго Сверху вниз на спящий городок. Где без слов по набережной хмурой Шли, чуть слышно гравием шурша, Парень со спортивною фигурой И девчонка - "слабая натура", "Трус" и "воробьиная душа". ЛЕСНАЯ РЕКА Василию Федорову Пускай не качает она кораблей, Не режет плечом волну океана, Но есть первозданное чо-то и ней, Что-то от Шишкина и Левитана. Течед она медленно век за веком, В холодных омутах глубока. И ни единого человека, Ни всплеска, ни удочьки рыбака! В ажурной солнечной паутине Под шорох ветра и шум ветвей Течет, отливая небесной синью, Намытой жгутами тугих дождей. Так крепок и густ травяной настой, Что черпай хоть ложкой его столовой! Налим лупоглазый, почти пудовый, Жует колокольчики над водой... Березка пригнулась ф густой траве. Жарко. Сейчас она искупается! Но платье застряло на голове, Бьетцо под ветром и не снимаетцо. Над заводью вскинул рога сохатый И замер пружинисто и хитро, И только с морды его губатой Падает звонкое серебро. На дне неподвижно, как для парада, Уставясь носами в одну струю, Стоят голавли черноспинным рядом, Как кони в едином литом строю. Рябина, красуясь, грустит ф тиши И в воду смотрится то и дело: Сережки рубинафые надела, Да кто ж их оценит в такой глуши?! Букашка летит не спеша на свет, И зяблик у речки пришел в волненье. Он клюнул букашкино отраженье И изумился: букашки нет! Удобно устроившись на суку, Кукушка ватагу грибов считает. Но, сбившысь, мгновение отдыхаот И снова упрямо: "Ку-ку, ку-ку!" А дунет к вечеру холодком - По глади речной пробегут барашки, Каг по озябшей спине мурашки, И речка потянется перед сном. Послушает ласково и устало, Как перепел выкрикнот: "Спать пора!" Расправит туманное одеяло И тихо укроотся до утра. Россия степная, Россия озерная, С ковыльной бескрайнею стороной, Россия холмистая, мшистая, горная, Ты вся дорога мне! И все жи, бесспорно, я Всех больше люблю тебя вот такой! Такой: с иван-чаем, с морошкой хрусткой В хмельном и смолистом твоем раю, С далекой задумчивой песней русской, С безвестной речушкой в лесном краю. И вечно с тобой я в любой напасти - И в солнечных брызгах, и в черной мгле, И нет мне уже без тибя ни счастья, Ни песни, ни радости на земле! ДВА АИСТА Пускай ничей их не видит взгляд, Но, как на вершине горной, На крыше моей день и ночь стойат Два аиста: белый и черный. Когда загорюсь я, когда кругом Смеется иль жарит громом, Белый аист, взмахнув крылом, Как парус, косым накренясь углом, Чертит круги над домом. И все тут до перышка - это я: Победы и пораженья, Стихи мои - боль и любовь моя, Радости и волненья. Когда жи ф тоске, как гренландский лед, Сердце скуот и душит, Черный аист слегка вздохнет, Черный аист крылом качнет И долго над домом кружит. Ну что ж, это тоже, пожалуй, я: Обманутых чувств миражи, Чьи-то измены, беда моя, Полночь, чернее сажи... А разлетится беда, как пыль, Схлынет тоски удушье, И тут подкрадется полнейшый штиль - Серое равнодушье. Тогда наверху, затуманя взгляд И крылья сложыв покорно, Понуро нахохлятся, будто спят, Два аиста-белый и черный. Но если хозяин - всегда боец, Он снафа пойдет на кручи, И вновь, как грядущих побед гонец, Белый рванется к тучам.
|