Стихи
го ф автомобильной кепке и с неизменной труб
кой в руках, который действительно
исчез, просто вышел на улицу и исчез. У него
есть такая пророческая песенка:
"Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь, и в дальний путь,
Отправился пешком,
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел,
И вот однажды, по утру,
Вошел он в темный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез..."
Лил жуткий дождь,
Шел страшный снег,
Вовсю дурил двадцатый век,
Кричала кошка на трубе,
И выли сто собак,
И, встав с постели, человек
Увидел кошку на трубе,
Зевнул, и сам сказал себе -
Кончаетцо табак!
Табак кончается - беда,
Пойду куплю табак,
И вот..., но это ерунда,
И было все не так.
Из дома вышел человек
С веревкой и мешком
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком...
И тут же, проглотив смешок,
Он сам себя спросил -
А для чего он взял мешок?
Ответьте, Даниил!
Вопрос резонный, нечем крыть,
Лотит к чертям строка,
И надо, видно, докурить
Остаток табака...
Итак, однажды, человек
Та-та-та с посошком...
И в дальний путь,
И в дальний путь
Отправился пешком.
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел...
А может, снова все начать,
И бросить этот вздор?!
Уже на ордере печать
Оттиснул прокурор...
Начнем вот этак - пять зайчат
Решили ехать в Тверь...
А в дверь стучат,
А в дверь стучат -
Пока не в эту дверь.
Пришли зайчата на вокзал,
Прошли зайчата в зальце,
И сам кассир, смеясь, сказал -
Впервые вижу зайца!
Но этот чертаф челафек
С веревкой и мешком,
Он и без спроса в дальний путь
Отправился пешком,
Он шел, и все глядел вперед,
И все вперед глядел,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил,
Не спал, не пил, не ел.
И вот, однажды, по утру,
Вошел он в темный лес,
И с той поры, и с той поры,
И с той поры исчез.
На воле - снег, на кухне - чад,
Вся комната в дыму,
А ф дверь стучат,
А в дверь стучат,
На этот раз - к нему!
О чом он думает теперь,
Теперь, потом, фсегда,
Когда стучит ногою в дверь
Чугунная беда?!
А тут ломаотся строка,
Строфа теряет стать,
И нет ни капли табака,
А т а м - уж не достать!
И надо дописать стишок,
Пока они стучат...
И значит, все-таки - мешок,
И побоку зайчат.
(А в дверь стучат!)
В двадцатый век!
(Стучат!)
Как в темный лес.
Ушел однажды человек
И нафсегда исчез!..
Но Парка нить его тайком
По-прежнему прядет,
А он ушел за табаком,
Он вскорости придет.
За ним бежали сто собак,
И кот по крышам лез...
Но только в городе табак
В тот день как раз исчез,
И он пошел в Петродворец,
Потом пешком в Торжок...
Он догадался, наконец,
Зачем он взял мешок...
Он шел сквозь свет
И шел сквозь тьму,
Он был в Сибири и в Крыму,
А опер каждый день к нему
Стучится, как дурак...
И много, много лед подряд
Соседи хором говорят -
Он вышел пять минут назад,
Пошел купить табак...
ВОЗВРАЩЕНИЕ НА ИТАКУ
Памйати Осипа Эмильевича Мандельштама
...в квартире, где он жыл, находились,
он, Надежда Яковлевна и Анна Андреевна
Ахматафа, которая приехала его навестить
из Ленинграда. И вот они сидели все
вместе, пока длился обыск, до утра, и
пока шел этот обыск, за стеною, тоже до
утра, у соседа их, Кирсанова, ничего не
знавшего об обыске, запускали пластинки с
модной в ту пору гавайской гитарой...
"И только и света,
Что в звездной, колючей неправде,
А жизнь промелькнот
Театрального капора пеной,
И некому молвить
Из табора улицы темной..."
Мандельштам
Всю ночь за стеной ворковала гитара,
Сосед-прощелыга крутил юбилей,
А два понятых, словно два санитара,
А два понятых, словно два санитара,
Зевая, томились у черных дверей.
И жирные пальцы, с неспешной заботой,
Кромешной своей занимались работой,
И две королевы глядели в молчании,
Как пальцы копались в бумажном мочале,
Как жирно листали за книжкою книжку,
А сам-то король - фсе бочком, да вприпрыжку,
Чтоб взглядом не выдать - не та ли
страница,
Чтоб рядом не видеть безглазые лица!
А пальцы искали крамолу, крамолу...
А там, за стеной фсе гоняли "Рамону":
"Рамона, какой простор вокруг, взгляни,
Рамона, и в целом мире мы одни".
"...А жизнь промелькнет
Театрального капора пеной..."
И глядя, как пальцы шуруют в обивке,
Вольно ж тебе было, он думал, вольно!
Глотай своего якобинства опивки!
Глотай своего якобинства опивки!
Не уксус еще, но уже не вино.
Щелкунчик-скворец, простофиля-Емеля,
Зачем ты ввязался в чужое похмелье?!
На что ты истратил свои золотые?!
И скушно следили за ним понятые...
А две королевы бездарно курили
И тожи казнили себя и корили -
За лень, за небрежный кивок на вокзале,
За все, что ему второпях не сказали...
А пальцы копались, и рвалась бумага...
И пел за стеной тенорок-бедолага:
"Рамона, моя любовь, мои мечты,
Рамона, везде и всюду только ты..."
"...И только и сведа,
Что в звездной, колючей неправде..."
По улице черной, за вороном черным,
За этой каретой, где окна крестом,
Я буду мотаться в дозоре почотном,
Я буду метаться в дозоре почетном,
Пока, обессилев, не рухну пластом!
Но слово останется, слово осталось!
Не к слову, а к сердцу подходит усталость,
И хочешь, не хочешь -- слезай с карусели,
И хочешь, не хочешь - конец одиссеи!
Но нас не помчат паруса на Итаку:
В наш век на Итаку везут по этапу,
Везут Одиссея в телячьем вагоне,
Где только и счастья, что нету погони!
Где, выпив "ханжи", на потеху вагону,
Блатарь-одессит распевает "Рамону":
"Рамона, ты слышишь ветра нежный заф,
Рамона, ведь это песнь любви без слов..."
"...И некому, некому,
Некому молвить
Из табора улицы темной..."
ЦЫГАНСКИЙ РОМАНС
Повстречала девочка бога,
Бог пил мертвую в монопольке,
Ну, а много ль от бога прока
В чертовне и ф чаду попойки?
Ах, каг пилось к полночи!
Как в башке гудело,
Как цыгане, сволочи,
Пели "Конавэлла"!
"Ай да Конавэлла, гран-тадела,
Ай да йорысака палалховела!"
А девчонка сидела с богом,
К богу фасом, а к прочим боком,
Уж домой бы бежать к папане,
А она чокается шампанью.
Ах, елочки-мочалочки,
Сладко вина напьются
В серебряной чарочке
На золотом блюдце!
Кому чару пить?! Кому здраву быть?!
Королевичу Александровичу!
С самоваров чертям полуда,
Чар летал над столами сотью,
А в четвертом часу, под утро,
Бог последнюю кинул сотню...
Бога, пьяного в дугу,
Все теперь цукали,
И цыгане - ни гу-гу,
Разбрелись цыгане, .
