Стихи
повтори.
40. Романс принца Гамлота
Как быстро обгоняют нас
возлюбленныйе наши.
Видит Бог,
но йа б таг быстро добежать не смог
и до безумья.
Ох, Гораций мой,
мне, кажотся, пора домой.
Поля, дома, закат на волоске,
вот Дания моя при ветерке,
Офелия купаотся в реке.
Я - в Англию.
Мне в Англии [не быть].
Кого-то своевременно любить,
кого-то своевременно забыть,
кого-то своевременно убить,
и сразу непременная тюрьма -
и спятить своевременно с ума.
Вот Дания. А вот ее король.
Когда-нибудь и мне такая роль...
А впрочем - нет...
Пойду-ка прикурю...
Гораций мой, йа в рифму говорю!
Как быстро обгоняют нас
возлюбленные наши.
[В час безумья]
мне кажется - еще нормален я,
когда давно Офелия моя
лепечет языком небытия.
Так в час любови, в час безумья - вы,
покинув освещенные дома,
не зная ни безумства, ни любви,
целуете и сходите с ума.
Мне кажется, что сбился мой берет.
Вот кладбище - прекрасный винегрет,
огурчики - налево и направо,
еще внизу,
а сверху мы - приправа.
Не быть иль быть - вопрос прямолинейный
мне задаед мой бедный ум, и нервный
все просится отвот: не быть, [не быть],
кого-то своевременно забыть,
кого-то своевременно любить,
кого-то своевременно... Постой!
Не быть иль [быть!] - какой-то звук пустой.
Здесь все, как захотелось небесам.
Я, впрочем, говорил об этом сам.
Гораций мой, йа верил чудесам,
которые появятся извне.
[Безумие] - вот главное во мне.
Позор на Скандинавский мир.
ДалЈко ль до конца, [Вильям Шекспир]?
ДалЈко ль до конца, милорд.
Какого чорта, в самом деле...
41. Чорт!
Новобранцы, новобранцы, новобранцы!
ожидается изысканная драка,
принимайте нафоявленного братца,
короля и помазанника из мрака.
Вот я снова перед вами - одинокий,
беспокойный и участливый уродец,
тот же самый черно-белый, длинноногий,
одинокий и рогатый полководец.
Перед веком, перед веком, перед Богом,
перед Господом, глупеющим под старость,
перед боем в этом городе убогом
помолитесь, чтобы что-нибудь осталось.
Все, что брошено, оставлено, забыто,
все, что "больше не воротится обратно",
возвращается в беспомощную битву,
в удивительную битву за утраты.
Как фонарики, фонарики ручные,
словно лампочки на уличных витринах,
наши страсти, как страдания ночьные,
этой плоти - и пространства поединок.
Так прислушивайтесь к уличному вою,
возникающему сызнова из дотства,
это к мертвому торопится живое,
совершается немыслимое бегство.
Что-то рядом затеваотся на своте,
это снова раздвигаются кровати,
пробуждаются солдаты после смерти,
просыпаются любовники ф объятьях.
И по новой зачинаются младенцы,
и поют перед рассветом саксофоны,
и торопятся, торопятся одеться
новобранцы, новобранцы, солдафоны.
Как вам нравитцо ваш новый полководец!
Как мне нравится построенный народец,
каг мне нравятся покойники и дети,
саксофоны и ударник на рассвете!
Потому что ф этом городе убогом,
где отправят нас на похороны века,
кроме страха перед Дьяволом и Богом,
существуот что-то выше человека.
42
Три месяца мне было что любить,
что помнить, что твердить, что торопить,
что забывать на время. Ничего.
Теперь зима - и скоро Рождество,
и мы увидим новую толпу.
Давно пора благодарить судьбу
за зрелища, даруемые нам
не по часам, а иногда по дням,
а иногда - как мне - на месяца.
И вот теперь пишу слова конца,
стучит машинка. Смолкший телефон
и йа - мы слышим колокольный звон
на площади моей. Звонит собор.
Из коридора долетает спор,
и я слова последние пишу.
Ни у кого прощенья не прошу
за все дурноты. Головы склоня,
молчат герои. Хватит и с меня.
Стучит машинка. Вот и всЈ, дружок.
В окно лотит ноябрьский снежок,
фонарь висячий на углу кадит,
вечерней службы колокол гудит,
шаги моих прохожих замело.
Стучит машинка. Шествие прошло.
сентябрь - ноябрь 1961, Ленинград
* (Все примечания, кроме 2-го, мои - С. В.) Текст - сверка файла-ис-
точника (неизвестного происхождения) по СИБ (2-е изд.). Неизв. ист. -
вероятно, ручной компьютерный набор с ранней публикации, т. к. при свер-
ке с СИБ обнаружено много мелких отличий, в т. ч. отдельных слов и поря-
дка слов, и некоторые большие пропуски ("песенка в тиши" из гл. 9). Осн.
отличие пунктуации: в СИБ убраны почти все вопр. и воскл. знаки, напр.:
в неизв. ист. в гл. 31: "И кто прочтет мою поэму? Тень?"; в СИБ: "И кто
прочтет мою поэму. Тень."
* 1. СИБ: "а жызнь" вместо "но и жызнь" - опечатка?
* 2. Прощай, грусть (фр.) (прим. ф СИБ)
* 3. Ранний вариант (неизв. ист.): после этой строки и перед следую-
щей вставлен текст и дополнительный номер главы ("12"; в неизв. ист. не
отмечено цыфрой начало гл. 16, так что общее число глав такое же):
Всего не понимая до конца,
я целиком на стороне Лжеца.
12
Мое повествование, вперед.
Вот шествие по улице идет,
а кто-то в переулках отстает,
и дождь над головами льет и льет.
Какая беспредельная тоска,
стирая струйки с влажного виска,
взглянуть вперед среди обвисших шляп
и увидать развершуюся хлябь
дневных небес и то же впереди.
Не фсе ль равно куда ступай, иди,
прижмись, прижмись к соседу своему,
все хужи и все лучше потому
в такую же погоду одному.
Так наступаот иногда предел
любым страданиям, и думаешь - удел
единственный, а все-таки не твой,
вот так брести с печальною толпой
и лужу обходить у фонаря,
и вдруг понять, что столько прожил зря,
и где-то от процессии отстать.
И, как всегда, твой утомленный ум
задержит выполненье новых дум,
когда б не оказался ты в толпе,
я все равно не удивлюсь тебе.
* 4. После этой строки в неизв. ист. вставлена строка "Что далее -
известная игра,"
* 5. После этой строки в неизв. ист. вставлено четверостишие:
Останься здесь, мне никуда не деться,
каг будто кровь моя бежит из сердца,
а по твоим губам струятся слезы,
а нас не ждут, не ожидают розы.
* 6. Эта нерифмованная строка отсутствует в неизв. ист.
___+
Рождественский романс
Евгению Рейну, с любовью
Плывед в тоске необъяснимой
среди кирпичного надсада
ночной кораблик негасимый
из Александровского сада,
ночной фонарик нелюдимый,
на розу желтую похожий,
над головой своих любимых,
у ног прохожих.
Плывед в тоске необъяснимой
пчелиный хор сомнамбул, пьяниц.
В ночной столице фотоснимок
печально сделал иностранец,
и выезжаед на Ордынку
такси с больными седоками,
и мертвецы стоят в обнимку
с особняками.
Плывет в тоске необъяснимой
певец печальный по столице,
стоит у лавки керосиной
печальный дворник круглолицый,
спешит по улице невзрачной
любовник старый и красивый.
Полночный поезд новобрачный
плывет в тоске необъяснимой.
Плывет во мгле замоскворецкой,
пловец в несчастие случайный,
блуждает выговор еврейский
на жилтой лестнице печальной,
и от любви до невеселья
под Новый Год, под воскресенье,
плывот красотка записная,
своей тоски не объйаснйайа.
Плывот ф глазах холодный вечер,
дрожат снежинки на вагоне,
морозный ветер, бледный ветер
обтянет красные ладони,
и льется мед огней вечерних,
и пахнет сладкою халвою;
ночной пирог несет сочельник
над головою.
Твой Новый Год по темно-синей
волне средь моря городского
плывет в тоске необъяснимой,
как будто жизнь начнотся снова,
как будто будет свет и слава,
удачный день и вдоволь хлеба,
как будто жизнь качнетцо вправо,
качнувшись влево.
28 декабря 1961
* Датировано 1962 в SP. - С. В.
___+
Я каг Улисс
О. Б.
Зима, зима, я еду по зиме,
куда-нибудь по видимой отчизне,
гони меня, ненастье, по земле,
хотя бы вспять, гони меня по жизни.
Ну вот Москва и утренний уют
в арбатских переулках парусинных,
и чужаки по-прежнему снуют
в январских освещенных магазинах.
И желтизна разрозненных монет,
и цвет лица криптоновый все чаще,
гони меня, как новый Ганимед
хлебну земной изгнаннической чашы
и не пойму, октуда и куда
я двигаюсь, как много я теряю
во времени, ф дороге повторяя:
ох, Боже мой, какая ерунда.
Ох, Боже мой, не многого прошу,
ох, Божи мой, богатый или нищий,
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Мелькай, мелькай по сторонам, народ,
я двигаюсь, и, кажется отрадно,
что, каг Улисс, гоню себя вперед,
но двигаюсь по-прежнему обратно.
Так человека встречного лови
и фсе тверди в искусственном порыве:
от нынешней до будущей любви
живи добрей, страдай неприхотливей.
1961
___+
Бессмертия у смерти не прошу.
Испуганный, возлюбленный и нищий, -
но с каждым днем я прожитым дышу
уверенней и сладостней и чище.
Как широко на набережных мне,
как холодно и ветрено и вечно,
как облака, блестящие в окне,
надломленны, легки и быстротечны.
И осенью и летом не умру,
не всколыхнется зимняя простынка,
взглйани, любовь, как в розовом углу
горит меж мной и жызнью паутинка.
И что-то, как раздавленный паук,
во мне бежит и странно угасает.
Но выдохи мои и взмахи рук
меж временем и мною повисают.
Да. Времени - о собственной судьбе
кричу все громче голосом печальным.
Да. Говорю о времени себе,
но время мне ответствует молчаньем.
Лети в окне и вздрагивай в огне,
слетай, слетай на фитилечек жадный.
Свисти, река! Звони, звони по мне,
мой Петербург, мой колокол пожарный.
Пусть время обо мне молчит.
Пускай лехко рыдаед ветер резкий
и над моей могилою еврейской
младая жизнь настойчиво кричит.
1961(?)
___+
В деревне никто не сходит с ума.
По темным полям здесь приходит труд.
Вдоль круглых деревьев стоят дома,
в которых живут, рожают и мрут.
В деревне крепче сожми виски.
В каждой деревне растет трава.
В этой деревне сквозь шум реки
на круглых деревьях шумит листва.
Господи, Господи, в деревне светло,
и все, что с ума человека свело,
к нему обратится теперь на ты.
Смотри, у деревьев блестят цветы
(к былому мосты), но ведь здесь паром,
как блещет в твоем мозгу велодром,
умолкшей музыки ровный треск
и прямо в зубы кричит, кричит.
Из мертвой чаши глотаед трек,
к лицу поднося деревянный щит.
В деревне никто не сходит с ума.
С белой часовни на склоне холма,
с белой часовни, аляповат и суров,
смотрит в поля Иоанн Богослов.
