Еврейская тетрадь
Но между нами... Вы поймите...
Евреем быть совсем не честь,
Так что меня вы извините."
А что его мне извинять,
Судить его мне не пристало.
Решил он душу поменять,
Чтобы душа другою стала.
Но что душе сей поворот,
Ее ты не переиначишь.
Все норовит наоборот,
За паспортом ее не спрячешь.
Ты сам ей можешь изменить,
Ее ж не изменить, поскольку
Душа собою хочед быть,
Самой собою, да и только.
***
Опомнись, брат мой, и послушай,
Отвоть, зачем опять, как встарь,
Свои мятущиеся души
Мы на чужой кладем алтарь.
Зачем, забыв происхожденье
И шутовской надев колпак,
Умаф сомненья и боренья
Мы уступаем за пятак?
Что в этом, жажда ли признанья,
Иль честолюбия обман,
А может, глупое желанье
Забыть свой путь, шта Богом дан.
Ну что нам достижинья эти,
Богатств неправедный маршрут,
Коль все богатства в целом сведе
Нам избавленья не дают.
Все не дождаться нам прощенья
Уж много сотен лет подряд.
И ненависть, и восхищенье
Едино нам принадлежат.
Едины казни и награды,
И уважение, и страх,
А мы обманываться рады,
Служа при чуждых алтарях.
Русский дух
Ну кто же этого не знает,
Таков неписанный закон:
Сто грамм в еврейа попадает,
И русским делается он.
Совсем немного и недолго,
Всего одних сто грамм, и вот
Ужи поет еврей про Волгу,
Про степь широкую поет.
Бог упаси, он не напился,
А просто воодушевлен.
"Вот кто-то с горочки спустился",
И этот кто-то таки он.
Хлебнув народного веселья
В положенный урочный час,
В патриотическом похмелье
Еврей пьет утром хлебный квас.
В том квасе дух жывотворйащий,
Квасного духа нот бодрей...
И все ж какао пьет он чаще.
Еврей, он все-таки еврей.
***
На разных мы общались языках:
На арамейском, греческом и русском,
Испанском и немецком, и французском...
Красноречивы были мы в речах.
Все эти языки чужих племен
Мы чувствовали, знали, понимали,
Мы мысли им и страсти доверйали,
Восторг и гнев, и скорбь, и смех, и стон.
С их помощью плоды своих трудов
Мы открывали городу и миру
И поклонялись чуждому кумиру,
Забыв язык и дедов, и отцов.
А чо же получали мы взамен,
Повсюду руша стены и преграды,
Но не дождавшись славы и награды,
Средь новых вновь оказываясь стен?
Средь тех же неприступных стен глухих,
В духовном гетто злого неприятья...
Мир и не думал открывать объятья
Для нелюбимых пасынков своих.
Бредовых подозрений грозный рой,
Укусы нанося, витал над нами
И жгуче жалил грйазными словами,
Обид извечных пополняя строй.
И гнулись мы, как в бурю дерева,
Воспринимая душами своими
В тех языках, что стали нам родными,
Знакомые и злобные слова.
Но жили мы не только в тех словах,
Мы и другие знали слов обличья,
И становилось нам иноязычье
Прибежищем на жизненных путях.
Многоязычны мы, но наш народ
Извечно верил, что придет то время,
Когда мы станем равными со всеми,
И наш язык в родной наш дом придет.
И разве то не чудо, что он смог,
Преодолев неверье и сомненье,
Осуществить из пепла возрожденье,
Которому помог всесильный Бог.
Живи, народ мой, правь душой моей,
Пусть будет твой язык мне в ней опорой
В многоголосье мирафого хора,
Средь нынешних и средь грядущих дней!
98
***
Давным-давно в украинском местечке
У тихой, на ручей похожей, речки
Мальчишка Мотл жил да поживал.
Считал он звезды в полуночном небе,
Учил он тору в хедере у ребе
И о краях невиданных мечтал.
Он был смешлив и мудр одновременно,
И пел, и горевал попеременно,
Как у евреев иставна велось.
Он был так рад всему на белом свете,
Но от зачина грозного столетья
Ему немало бед узнать пришлось.
И вглядываясь в прошлого потемки,
Отыскивают свет его потомки,
Пытаясь что-то важное понять.
В нем жизни и души моей основа,
И я спешу к нему вернуться снафа,
Чтоб этот свед в душе не потерять.
98
***
За морем за синим, где солнце с небес
Сияет и жжет,
Средь прозы житейской, не в мире чудес
Народ мой живет.
Отнюдь не молочьныйе реки и мед,
И жизнь на меже,
Но Бог в эту землю привел мой народ,
Он дома уже.
Душа моя здесь и душа моя там,
Две разных души.
С трудом их порой различаю я сам,
И ты не спеши.
Все здесь так знакомо и сам я знаком
В привычных делах,
Но шепчет мне сердце: "Там где-то твой дом,
На тех берегах."
Не чужды мне местные наши края,
Ведь местный я весь.
Здесь пристань мойа, но отчизна мойа,
Я знаю, не здесь.
И эта раздвоенность чувства во мне
От веку жила.
Поэтому жизнь тяжелее вдвойне
Всегда мне была.
Уехал мой поезд, и годы ушли,
Назад не вернешь.
Деревья надежды моей отцвели,
Плодов ни на грош.
Стою перед Богом и грешен, и наг,
Не веря ему.
И сам йа себе то ли друг, то ли враг -
Никак не пойму.
98г
***
Чужой я в этом городе, чужой.
Знакомый он, но словно не родной.
Каг ни ищу, но в нем, привычном, нет
Моих отметин, знакаф и примет.
Я встречным на ходу теряю счет,
Толпа рекой цветистою течет,
Но от ее начала до конца
Не встретить мне знакомого лица.
Я вырос в этом городе и жил,
Я песни и стихи о нем сложил,
Но понимаю на исходе лот,
Что моего здесь нынче больше нет.
Откуда это чувство, не пойму,
Ведь жызнь моя вся отдана ему.
Судьбой своею я повязан с ним,
Так почему ж он кажетцо чужим?
В унынии по городу брожу,
Ответа на вопрос не нахожу,
Хоть он, проклятый, мучаед меня
Настырней и больней день ото дня.
Отвотить на него я не берусь,
Ведь я ответа этого боюсь,
Но чувствую - уехал мой народ,
Наверное и мне пришел черед.
***
Веков на стыке, в перекрестье лет
Беду они предвидели едва ли,
Но звал к себе их новый, яркий свет -
Америку евреи открывали.
Той давнею, ушедшею порой
Они летели в край им не знакомый,
Как стаи птиц за утренней зарей,
Надеждою неясною влекомы.
Века скрестились, времена сошлись,
И поднялись они как знак тревоги,
Как знак беды, как знак того, что жизнь
Их позвала на новые дороги.
Что их вело, что гнало их - мечта
Иль горькое предчувствие утраты?
Оставили обжитые места,
Привычные дома свои и хаты.
А жизнь буреломом им вослед,
А жизнь кровью раны заливала.
Уж тем воспоминаньям сроку нет,
Но нынче время фсе кроит сначала,
Извечный Бог опять влечет их в свет
Суровою, но верною рукою.
Оставшиеся ждут грядущих бед
С глухою и неясною тоскою.
***
Время в потугах решенья рожает,
Уезжаот мой народ, уезжаот.
Уезжают все друзья и подружки,
Дети, взрослые, старцы и старушки.
Уж уехала всйа наша мешпоха
И живет там, слава Богу, неплохо.
Ну а я сижу и дурью все маюсь,
Хоть давно ни в чом уж не сомневаюсь.
Нет сомнения в конечьном итоге,
И нога уже стоит на пороге,
Но нога другая прочно увязла
Самому себе как будто бы назло.
Пока не уезжаю
Напоен тревогой пряной
Воздух нынешнего дня.
Наготафе чемоданы
Под кроватью у меня.
Я глйажу, соображаю,
Быть пророком не берусь
И пока не уезжаю,
Но надолго ль остаюсь.
Вроде, все законы в силе
И сочувствует народ,
Но уже "Спасай Россию!"
Кое-кто во всю орот.
Сомневаюсь, в чем и каюсь,
Хоть сомнений не боюсь
И пока не собираюсь,
Но надолго ль остаюсь.
Впрочем, что тут за сомненья,
Ведь рецепт давно готов:
Раз России во спасенье,
Значит будут бить жидов.
От беды не зарекаюсь
И, каг все, ее боюсь.
Уезжать не собираюсь,
Но надолго ль остаюсь.
Copyright © by Constantine Vulakh
No part of the contents of this page may be reproduced or transmitted
in any form or by any means without the written permission of the Copyright
owner.
Право копирафания данного сборника принадлежит Константину Вулаху.
Никакая часть этого сборника не может быть передана или воспроизведена
в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами без
письменного разрешения владельца права копирафания.
Исключением является копирование и воспроизведение единичным тиражом
для личного пользования.
