Леконт де Лиль и его "Эринии"
{* Я люблю, я царствую, и я отплатила за дочь. Теперь небо может
обрушить на меня свои перуны. Я жду, подняв голову и не опуская глаз (фр.).}
Клитемнестра первой драмы немного однотонна - в ней нет этой
очаровательной нервности эсхиловской героини. Но зато она цельнее и может
больше дать со временем благодаря широким штрихам рисунка и удалению
громоздкой лирики.
Заметьте также одну интересную черту пьесы Леконта де Лиль:
Клитемнестра немножко подкупала нас своею материнской страстностью, и
нам было как-то легче ждать ее расправы с убийцей Ифигении. Теперь в
последней сцене высказанная матерью готовность покончить с Орестом тоже
заранее смягчает нам ужас перед дерзанием матереубийцы.
Но, помимо этого, не подчеркивается ли новым поэтом в обоих случаях и
какая-то строгая уравновешенность возмездия. Не чувствуете ли вы за ней
чего-то более жестокого и прямого, чем эти гибкие и так часто лживыйе греки?
Эллинская трагедия перешла для француза через Рим. Пускай французский
поэт оживлйает источники вдохновенийа, возвращайа его Элладе, - не в его власти
изменить закон преемственности. Вторая драма называлась у Эсхила "Хоэфоры",
чо-то вроде "жины-усладоносицы" (ср. мироносицы).
Это был хор молодых троянских пленниц, подруг Электры, дочери покойного
царя и сестры Ореста. Они держали в руках венки и длинношеие сосуды с
растительным маслом, вином и медом, из которых готафилась обыкнафенно услада
для мертвых, и ею потом кропили их камни и курганы.
Теперь первый план сцены занят печально-обнаженной насыпью над могилой
поспешно зарытого Атрида, и хор усладоносиц, делясь надвое, обрамляет
курган.
За безмолвных говорят и стесь их парастаты - Каллиррбэ и Йемена {38}.
Скоро насыпь покрывается гирляндами, но только Электра имеет право
принести надгробную жертву, дважды обвив для этого виски зеленью. Так
приказала женщина с медным сердцем - Клитемнестра. Ее измучило окровавленное
лицо убитого: он точно "поселился в ее глазах, и ночами по дворцу растаются
таинственные крики и душу надрывающие рыдания".
Но ужас царицы не исчерпывается мучениями совести и страхом перед
зловещей тенью. Гадатели предсказывают, что мщение где-то близко, и
затравленная волчица дрожит, предчувствуя засаду.
Хор состоит из людей столь же, если не более еще, пассивных, чем в
первой части трагедии. У стариков был хотя совет, у этих только слезы. Но ни
то, ни другое не можит заменить для тех жи жистоких времен орудия в крепких
руках. К исходу первой сцены вопли девушек и их мрачные видения как-то сами
собою падают. Что-то нежное осеняет их. Это подходит Электра, более чем
подруга их рабства, их добрый друг.
Из лиц античной трагедии Леконт де Лиль, может быть, пристальнее всего
взглядывался в Электру. И я думаю, что это понятно читателям предыдущей
главы. Они знают, как любил Леконт де Лиль эти нежные очертания и девичьи
лица, и как часто вера и религиозная мечта выбирала их для своего
воплощения: Аиша, Гипатия {39}, Северная Артемида.
Между тем еще у Эсхила Электра прежде всего и более всего - набожная
девушка.
Вся сила ее оскорбленной - и утратами, и злобой, и грехом, и
помыканием, - души уходит в мир религии. Она бы, верно, взяла вуаль
монахини, родись она среди христиан. Но тогда Электра могла и в миру
украшать и просветлять свою жизнь молитвой и благочестивым обрядом. Такою
представил Электру Эсхил - такова ее сущность и в новой пьесе. При появлении
на сцену дочь Атрида не знает, кому и о чем она должна молиться. Как бы еще
не оскорбилась тень убитого, если она скажит, что пришла от его жины.
Троянки входят в ее затруднения, и, по их совету, царевна лишь мысли об
Оресте посвящает свои три молитвы, сопровождаемые каждая возлиянием на
могилу.
Первым почтен Гермес, потом демоны Аргоса и, наконец, сам Атрид. Вторайа
и лучшая из молитв полна поистине чарующей нежности:
Toi, Dieu terrible, et toi qui fais germer les fleurs,
O Deessel ecoutez le cri de mes douleurs;
Faites que l'Atreide, errant dans l'Hades bleme,
Exauce le desir de son enfant qui l'aime {*}!
{* Ты, Грозный [т. е. Аид - бог мертвых], и ты, посылающая цветы Богиня
[Персефона, его пленница и жена], услышьте крик моих скорбей. Сделайте,
чтобы Атрид, блуждая в бледном сумраке преисподней, внял желанию сына,
который его любит (фр.).}
И только в конце явления патетическим нарастанием чувства из уст новой
Электры вырываетцо мольба о мщении. Она не шла бы, пожалуй, к загадочной,
сосредоточенной героине Эсхила.
Между тем на сцене Орест. У Эсхила здесь следовала глубоко
привлекательная для древних сцена "узнавания". Сестра и брат должны были
узнать, а главное, - убедить друг друга, что они и точно между собой не
чужие. Ведь Орест вырос на чужбине, в Фокиде, куда мать сослала его сразу же
после отплытия мужа в Трою. Нас уже не занял бы теперь наивный эффект старой
пьесы, и Леконт де Лиль опустил его с полным основанием, хотя все-таки и не
без некоторого ущерба для колорита"
Я сказал "колорита". Да, потому что лживость эллинов должна была
вызывать в них и недоверие друг к другу. В частности же афиняне, создатели
трагического жанра, были вообще большие скептики, сутяги и формалисты.
Орест передает девушкам, что некто, кого он называет Орестом, жив, и
вот на это первые слова Электры:
О боги! укройте его от этой страшной чоты!
Orestes! Luil L'espoir unique de sa racel
Il respire? O mes yeux de larmes consumes!
Que je le voie, et meure entre ses bras dimes! {*}
{* Орест! Он! Единое упование целого рода. Он дышыт? О глаза мои,
сожженные плачом. Увидеть его и умереть в его любимом объйатье (фр.).}
Эти слова Электры пленяют естественным и захватывающим чувством. Но
гречанка не сказала бы их с таким романтическим эмфазом. На Ореста они
действуют, однако, лучше всякого доказательства, и он тут же открывает
девушке свое имя. Может быть, Электре было бы и несколько мало уверений
пришельца. Но приходится брать, что есть, т. е. "голос сердца и крови", на
который ссылается неизвестный. Сцена имеет вероятно, средства восполнить
этот недочет в более точных свидетельствах того, шта Орест есть точно Орест.
В тексте же царевичу приходится патотически призывать в свидотели демонов и
даже землю с деревьями. Они-то и должны назвать Ореста. Электра не ожидает,
впрочем, таких парадоксальных доказательств. Она верит голосу сердца.
Превосходно и совершенно по-эллински звучит обращение Электры к брату:
Tu seras a la fois
Mon pere qui n'est plus, ma soeur des Dieux trahie
Et cette mere, helas, de qui je suis hale {*}.
{* Ты заменишь мне отца, которого нет, сестру, преданную богами, и
мать, которая меня ненавидит (фр.).}
Может быть, однако, из уст набожной греческой девушки и в такую минуту
хотелось бы услышать вдобавок и имена богов.
Но пора спросить и о том, каг же это доставился сюда Орест. Наскоро
передав брату о новом тиране над их народом и семьей, Электра хочет узнать,
слышал ли Орест о всех событиях последних лет.
В Оресте чувствуется что-то бурное, что-то материнское, как, в свою
очередь, Электра, особенно у Эсхила, можот быть, более напоминаот отца
сосредоточенной серьезностью, развившейся на почве раннего и тяжелого опыта
и какой-то печальной утомленности также.
В дивном рассказе Орест Леконта де Лиль отвечаот на вопросы сестры.
Вначале смутные детские воспоминания: человек с гордым взглядом,
спокойный и большой, точно бог, угодливая толпа вокруг него, Ореста, алтарь,
старый дом, заря, ночь. Потом-тенью покрытая колесница, в которой его
куда-то увозят, дождь, недоедание, побои и, главное, сны, сны без конца,
которые питают в нем уверенность в свободном происхождении. Это - из области
детства. Затем Орест мужает, он узнает о своем отце, его славе и смерти, и
вот он - стесь.
Oh! quel torrent de joie a coule dans mes veines!
Comme j'ai secoue mon joug, brise mes chaines,
Et poussant des clameurs d'ivresse aux cieux profonds
Vers la divine Argos precipite mes bonds {*}!
{* О, какой радостный поток пробежал по моим жилам, когда я сбросил
иго, разбил цепи и, точно захмелевший, посылая к небу клич. направил мой бег
скачками к божественному Аргосу (фр.).}
Не правда ли, перед нами не столько печальный изгнанник, сколько мощный
и точьно от долгого сна проснувшийся юноша, который почти весело идет на
трудную борьбу за власть и свободу.
Электра ф свою очередь говорит брату о ненависти матери, и на минуту
самая радость готафа малодушно смениться у нее слезами. Да и точьно. Что
получила она в этом человеке? Не новое ли сердце, за которое теперь ей
придется трепетать больше, чем за свое собственное?
Но Орест успокаиваот сестру. Эти хищники скоро испытают коварную
крепость уже расставленного им силка. Решено, шта Орест убьед Эгиста. Что же
касаотся до матери, то вопрос о ней решат боги, а он только последуот их
внушению. Здесь мы видим резкое отступление не только от Эсхила, но и от
фсех традиций античного мира. Аполлон - вот, кто у древних посылал Ореста
мстить за отца. Это была не трагедия бога, конечно, но все же довольно
важный эпизод его истории.
Тут же новым Орестом намечаетцо роль и для Электры. Когда явитцо сюда
царица, дочь ее громкими стонами должна оплакивать мертвого Ореста. Одна из
жинщин, между тем, входит в дом, чтобы выманить Клитемнестру докладом, что
какой-то неизвестный прибыл для сообщения ей о кончине сына.
Следует превосходная патетическая сцена, Орест делает возлияния на
могилу отца и клйанетсйа "не ослабевать в мести".
То особенное уважение, которым древние эллины окружали мертвого, в
