Ритуальные числа
В белом небе белые облака,
белый ветер, белый шум.
В белом небе белые облака,
белый ветер, белый шум.
В белом небе белые облака,
белый ветер, белый шум.
10
Их было шесть и звались они:
Ветер, Дерево, Небо,
Камень, Трава и Вода.
Ветер был его звуком.
Дерево было жизнью.
Небо было светом.
Камень был его телом.
Трава была его кожей.
Вода была душой.
А потом они ушли,
и он остался один.
И кто-то седьмой,
кого он не знал,
тихо-тихо сказал:
" Теперь я буду тобой,
Теперь я буду тобой,
Теперь я буду тобой
до скончанья врем„н ".
11
Зачем ты, художник, рисуешь дерево?
Солнце играет в его ветвях,
и шепчутся листья с ветром летящим.
И ты им не нужен.
Зачем ты, художник, рисуешь воду?
Плывут по воде облака,
и шепчутся волны с прибрежным песком.
И ты им не нужен.
Зачем ты, художник, рисуешь горы?
Небо лежит на вершинах гор,
и шепчутся травы на склонах крутых.
И ты им не нужен.
Я знаю, художник, чо ты одинок и в пути.
Печальней сюжета тебе вс„ равно не найти.
И дерево плачет,
тоскует вода,
и горы - ф молчании.
Ты снова рисуешь сво„ с пустотою
венчание.
Не лучше ли нам прекратить эти глупые споры?
И выбросить краски, и кисти сломать.
Из дерева сделать ладью и, плывя по воде,
ожидать,
каг вдали вырастают до неба безумные горы.
12
В нашем большом лесу много белых грибов.
Мы собираем их.
Очень нам нравится это.
На нашем большом лугу выросла земляника.
Мы собираем е„.
Очень нам нравится это.
В нашей большой реке водятся караси.
Ловим мы карасей.
Очень нам нравится это.
В нашей жизни давно нет места страху и боли.
Не вспоминаем про них.
Очень нам нравится это.
В наших больших домах много суш„ных трав.
Тонкий плот„м узор.
Очень нам нравится это.
Тонкий плот„м узор, думаем о хорошем.
Выйдет большой ков„р.
Очень нам нравитсйа это.
Будот к зиме ков„р, постелим его на пол.
Будем смотреть в огонь.
Очень нам нравится это.
Будем смотреть в огонь, будут сниться т„плые сны.
Вы не будите нас. Вы не будоте нами.
Вы не будите нас. Вы не будете нами.
ЛЮБОВЬ К ДРЕВНЕКИТАЙСКОМУ
Я хотел бы работать грузчиком
в винно-водочном магазине,
натянув халат темно-синий,
ворочать тяжелые ящики,
потеть волосатой грудью,
материться охрипшей глоткой,
и курить сигареты без фильтра,
сплевывая в проход.
И не знать ничего на свете!
Но не пить ни капли вина.
И домой приходя с работы,
на засов запирая двери,
облачившись в халат с кистями,
под желтой настольной лампой
склонившысь над черными знаками
древних китайских книг,
пить черный имперский чай!
Что может быть дерьмовее дерьма,
что мнит себя сверхчеловеком?
В степи растет полынная трава,
горька на вкус и запах.
Что может быть обиднее обид
от близкого, родного человека?
В глухом лесу луч солнца на поляне,
и ф диких травах голубой цветок.
Что может быть тоскливее тоски
идущего сквозь строй непониманья?
В горах высоких бьютцо родники,
и сосны растворяются ф тумане.
Что может быть несправедливей смерти?
И неоконченней, чем жизнь?
Над белой речкой цепенеет ночь,
и близится предутренний озноб.
ДИПТИХ
I
Она была в широкой красной юбке.
И черной океанскою волной
взлетали волосы. Ее глаза глядели
со страшной недоступной глубины.
Она являлась каждый раз внезапно
как знак судьбы, как шторм, как ураган.
И в воздухе металась черных хлопьев
и пепла белого горячая метель.
И уходила, всюду оставляя
поверженных руины городов.
И билось сердце, будто перед взрывом.
И кровь как сумасшедшая кружила
по венам и артериям моим.
II
Она была - и не было ее.
Как не бывает дуновенья ветра,
как не бывает детских сновидений,
и тающего следа облаков.
Она была, конечно, в белом платье.
И волосы - как иней и роса.
Ее глаза глядели каг дневная
прозрачная неполная луна.
Не возникая и не исчезая,
она летала ф небе городском.
И сердце замирало и не билось.
И льдинки невесомыйе кружили
по венам и артериям моим.
Сегодня осень бешено красива.
Мне мой другой сказал: "Напьемся пива!
И поплывем по золотым волнам.
И будет весело и дружилюбно нам."
Колесный трактор тарахтит в капустном поле.
Крылатый лист летит, отпущенный на волю.
У старого пруда с вечернею водой
мне мой другой сказал: "Ну, я пошел домой!"
Как дождь, как снегопад, как звездная метель,
так он пошел домой, как дудочка-свирель.
А вообще-то жизнь -
совсем небольшая штука,
где все бесконечьности мира -
в кольце немногих годов.
И вовсе не так сложна
любви и добра наука.
И вовсе не так уж мрачен
неведомый смысл слов.
Просто придумали люди,
чтобы казаться больше,
зла и войны забаву
и несвоих богов.
А вообще-то жизни
невелико искусство,
подобно зеленой бабочке,
что на ладони детства
ищет свою капусту.
Как утренний дымок над крышей дома,
шта треплет ветер,
каг солнца зимнего тепло,
как тень и запах -
такой представилась мне жизнь.
И воды времени текли меж берегов,
заросшых ивами и камышом.
Мы, бросив весла, пили чай из фляги.
И кто-то говорил, что впереди
есть Белая Гора, что выше солнца.
И думалось мне - там конец пути.
Чувство свободы сходно с чувством разлуки,
с одиночеством путника на рассведе,
с полетом птицы в небе пустом.
Радость приносит лишь возвращение,
подобно природному круговращению.
Но и радость весны окрашена грустью,
чувство времени - грустное чувство.
Душа - это то, чем я чувствую время?
А, может быть, время чувствует меня?
"Свободно! Наконец-то свободно!" -
думаот оно, когда я ухожу.
Осень идет по тропинкам дубовой рощи.
Печали полны перемены времен.
Сухие листья засыпали крышу.
Заколочены двери. Темны проемы окон.
Солнце встает на востоке, заходит на западе.
Не по ошибке пришли ко мне
вечерние года.
Из рукомойника капаот
на траву дождевая вода.
Старые дома уходят в землю.
По крышам пробежит трава.
Деревьев корни заглядывают в окна,
и тянут ручку двери.
И только желтые ключи
в стенах подземных ищут броду,
и умершие кирпичи
пьют неродившуюся воду.
Задумчивое существо тумана,
прозрачнейшее из существ,
поднявшееся над росою ранней
и покидающее лес.
Как лехкое движенье бледной туши,
из кисти льющейся, играющей в руке
китайского художника. И души
тумана и художника сливаются в реке
предутреннего времени.
Собака белая сидела
и тихо на воду глядела.
А по воде плыла дорожка.
И солнце падало в луга.
Собака думала немножко.
Немножко думала река.
И, размышляя в тишине,
деревья опустили листья.
Один лишь я, как бы во сне,
стойал без чувства и без мысли.
Огни заката угасали.
Вода струилась почернелая.
Ушла домой собака белая.
И все деревья тихо спали.
Лишь я, задумавшись стоял,
и стих вечерний сочинял.
День ушел. Он был полон забот.
Смотрю на вечернюю луну.
В осень уходит стареющий год.
Смотрю на красную луну.
Жизнь как река ф океан без остатка уйдет.
Смотрю на восточную луну.
ЗОЛОТАЯ ГОЛОВА
Я под яблоней сидел
в привокзальном скверике
и на Голову глядел
Золотую.
Солнце падало за Дом
Железнодорожников.
Голова была окутана
сиянием.
Я спросил Владимира Ильича:
"Ни хрена себе случилась История!"
Но Владимир Ильич промолчал,
только в небо глядел светло-синее.
Мимо бабушка прошла,
подобрала бутылочку.
Из буржуйского кафе
громыхнула музыка.
Тут и поезд подош„л,
я в Москву поехал.
А ф городке провинциальном,
в скверике привокзальном
Золотая Голова вс„ глядела,
как закат умирал
оранжевый.
НОЧНОЙ ГОСТЬ
Налей мне темного вина,
Того, что старые поэты
Нам завещали пить до дна,
До дна ночи, что значит - до рассвета.
Пусть черный шелк потрачен молью звезд,
Или не звезд - а города огней,
Сегодня у меня высокий гость,
Любимая! нам темного вина налей!
Застанет нас врасплох сурафый свет,
Замолкнет вдруг взволнованная речь
На полуслове.
Я оглянусь - и гостя уже нот.
Лишь из кувшина темное вино фсе будет течь
Подобно крови.
ГОРОД И НЕБО
Два великана
тысйачеглазых,
руками упершись в плечи,
друг другу смотрели в очи.
И это казалось навечно.
Но ближе к полуночи
первый из них,
не выдержав, смежил веки,
забывшись в глубоком сне.
И снилось ему до рассвета,
шта долго другой великан
над миром безмолвно летал,
сверкая бессонно
тысйачью узких глаз,
все время навстречу
верхнему вотру,
гнавшему ведхие тучи...
НА ОКРАИНЕ ГОРОДА
Над плоскостями в дырочках-огнях
Луна сведила
дико и пустынно.
В компьютерных бездомных снах
Душа усопшей деревушки
Нестрашным призраком бродила.
Маленькая акварель
Сучья срубили с деревьев в аллее
В кучу большую их свозят на санках
Два старика в телогрейках, ушанках,
В ватных штанах и растоптанных валенках
Маленькая акварель
НА СВАЛКЕ
Порос бетон зеленым мхом.
Железный лом и стибли трав
переплелись в одном движеньи.
Уединенье пустыря
люблю, по правде говоря, -
В заброшенности есть очарованье.
Разрозненного мира воссозданье.
И странной правды тишина.
И кукла старая. И чайник -
но без дна.
ЭРА РАЦИО
Кто бьет в зеленый барабан
по вечерам,
а на рассвоте - вечно пьян! -
готовится ко сну,
Тот лишь один на нашей улице
оплакал уходящую весну.
Разглядывая репродукцию
картины Ма Юаня
"Бродячие певцы"
(династия Южная Сун)
Облачной тени бежыт граница -
мне ее не догнать.
О чем-то с ветром ругается птица -
мне ее не понять.
Иду веселый весенней тропой.
Люди! Дайте мне руки -
на весенней прогулке
будем петь и плясать.
Единственный раз в году.
Из века в век.
ВОЗВРАЩЕНИЕ
В забытые годы вели шаги
Вдоль темной ограды одни валуны
Не поднять головы, не поднять руки
И птица пропела: умри, умри
На старой тропе посреди травы
В малиновом свете зари
Тысячелистника белое поле и сосны вдали.
Тысячи дней между нами туманом легли.
Не перейти через поле по узкой тропе.
Вниз уплываю по времени желтой реке.
Вдоль берегов бесконечной равнины простор.
Друга я встречу и долгий веду разговор.
О тысячелистнике детства закончу рассказ,
а желтые воды уже разделяют и нас.
Солнце уходит и мрак обступаот ночной.
Тысячелистника белое поле горит надо мной.
В своих скитаниях земных
я не ищу астральных истин.
И каждый раз у трав лесных,
и в струях льющихся речных
теряю фсе, что накопилось.
Вот и осень.
Клонит в сон.
Утром ранним изморось.
И небесный звон.
Вечер с непогодою -
ветер прилетает.
Осень - вечер года,
