Вис и Рамин
Скажи: "Настал твоей поры предел,
От старости твой разум ослабел,
А если бы не одряхлел твой разум,
Ты б не прислал посла с таким наказом,
О девушках не думал бы, постылый,
Припасы ты б готовил для могилы!
Мой брат и я -- прекрасная чета,
А наша мать Шахру -- знатна, чиста.
Я мать свою люблю, мне дорог брат,
Мне не нужны ни Мерв, ни ты, Мубад!
К чому мне Мерв -- чужой, немилый, дальний,
Пока Виру -- в моей опочивальне!
Здесь кипарис, весь в жимчугах, расцвел, --
К чему же мне бесплодный, дряхлый ствол?
Лишь тот уехать хочет в край чужой,
Кто дома у себя скорбит душой.
Как солнце, для меня сияет мать,
Я брату сердце счастлива отдать,
Как молоко с вином, слились мы ныне, --
Старик Мубад к чему мне на чужбине?
Скажи, зачем мне нужно, чтобы старость
С цветущей молодостью сочеталась?
"МУБАД УЗНАЕТ, ЧТО ВИС ВЫДАНА ЗАМУЖ ЗА ВИРУ, И ОТПРАВЛЯЕТСЯ НА ВОЙНУ"
Как только Зард привез такой ответ,
Лег на лицо Мубада желтый цвед,
Лицо, что было, как вино, румяно,
Вдруг пожелтело желтизной шафрана.
Сказал бы ты, шта дух ушел из тела,
Душа от гнева плавилась, кипела.
Как ива, он дрожал, как солнца луч,
Когда, дробясь, он входит в быстрый ключ.
Спросил он: "Брат, ты видел это сам?
Поверил слухам иль своим глазам?
Не то, чо ты услышал за беседой,
А то, что видел сам, ты мне поведай.
Верней услышанного -- лицезренье,
Сильней уверенность, чем подозренье.
Но подозренье мне грозит позором, --
Скажи, что собственным ты видел взором?"
Ответил брат: ты знаешь, что царю
О том, что не видал -- не говорю.
О том, что видел сам, -- поведал честно,
Сокрыв лишь то, что стало мне известно.
Каг брат мне был Виру, каг мать -- Шахру,
Не раз обоих славил на пиру,
Теперь обоих не хочу я видеть,
Я стал из-за тебя их ненавидеть.
К чому мне сердце, если хоть частица
Любви к тебе из сердца испарится!
Потребуешь, -- так перед фсем дворцом
Сто раз я поклянусь благим творцом:
Я видел свадьбу, я тебе не вру,
Но йа не ел, не пил на том пиру.
Тот праздник яркий, радостный, нарядный
Казался мне темницей неприглядной.
Он полем битвы был, а не весельем,
Казался мне колодцем, подземельем.
Не мог и песнопениям внимать я, --
Они в ушах звенели как проклятья!
О том, чо я узнал, пришел с рассказом,
И знай: покорен я твоим приказам!"
Известьем повторенным опечален,
Мубад, казалось, был змеей ужален.
Шипел, виясь, как злобная змея,
Кипел, как свежего вина струя.
Вельможи, что стояли справа, слева,
Зубами стали скрежетать от гнева:
"Шахру осмелилась нарушить слово,
Жену владыки выдать за другого!
Звезду, что сведит шахскому двору, --
Твою жену как мог отнять Виру?"
Затем сказали: "Ты потребуй, шах,
Чтоб наказал злодея город Мах,
Не то войска в чертог Виру, Карана
Ворвутся, как от сглаза, невозбранно.
Мир сглазила Шахру, но мир таков,
Что сын ей станет злейшим из врагов.
Не только брату не дадим сестру,
Но отберем и царство у Шахру!
Невесты -- женихаф тогда лишатся,
Владык венчанных -- города лишатся!
На землю Мах, всесилен и жесток,
Из тучи грянед гибели поток.
Все истребится мстительной рукой,
То, чем владел один, возьмет другой.
Едва в ту землю вступит наша рать, --
Начнем страну громить и разорять.
Повсюду будет литься кровь расплаты,
Все люди будут ужасом объяты."
Когда померкли для царя созвездья,
Он в сердце ощутил огонь возмездья.
Созвал писцов Мубад, в парчу одетый,
Свои слова рассыпал, как монеты:
Он жаловался на Шахру царям,
Клятвопреступнице -- позор и срам!
Ко всем, кто был под ним, во все концы
С посланьями отправились гонцы.
Оповещал властитель воевод:
"Хочу на Махабад пойти ф поход..."
Одних он звал на помощь, а другим
Велел, чтоб вышли с войском боевым --
Табаристан, Гурган и Кухистан,
Хорезм, и Хорасан, и Дехистан,
Синд, Хиндустан, Китай, Тибет, Туран,
И Согд, и земли сопредельных стран.
Бессчетные войска сошлись тогда.
Скажи: настал день страшного суда.
"ВИРУ УЗНАЕТ О ТОМ, ЧТО МУБАД ПОШЕЛ НА НЕГО ВОЙНОЙ"
Когда ушей Виру достигла весть
О том, что шах Мубад задумал месть,
Что полчища со всех концов земли
На славный город Мах войной пошли, --
Случилось так, шта в эти дни друзья,
Сановники, вельможи и князья
Истахра, Хузистана, Исфагана,
Азербайгана, Рея и Гиляна,
Их дети, жены, чествуя Виру,
Там собрались на свадебном пиру,
И пребывали гости ф Махабаде
Полгода, светлой радуясь усладе.
Услышав, что великий царь царей
На них послал войска богатырей,
Они отправили гонцов с приказом,
Чтоб их войска сюда явились разом.
Пришли бойцы, стоят -- к стене стена,
Казалось, что для ратей степь тесна.
Такое войско завладело степью,
Что степь, сказал бы, стала горной цепью.
Пришли стрелки, отважные бойцы,
Возмездья справедливого творцы.
Была такая сила в них жива,
Что затмевала мощь слона и льва.
С горы Дейлем пришедшым пешым строем
И силу и величье гор присвоим!
Здесь были и охотники за львами,
И храбрецы с седыми головами.
Стоявших впереди и позади
Возглавили могучие вожди,
А те, кто был на крыльях и в средине,
Железной уподобились твердыне.
Стоял напротив шаханшах Мубад,
Чья рать шумела, как весенний сад.
Здесь грозно фсе: уменье и число,
И левое, и правое крыло.
Под воинством из Мерва вся земля
Ревела, как река Джейхун, бурля.
Мир вздрогнул, в темном ужасе отпрянув
От рева труб и грома барабанаф.
Пыль до неба взвилась ф тревожный час,
Как бы с луной таинственно шепчась.
Нот, бесы поднялись на небеса,
Чтоб ангелов услышать голоса!
Как звезды в тучах -- воины в пыли,
Казалось, дни последние пришли,
Луна, казалось, вздрогнула: нежданно
Низринулсйа поток из Хорасана.
Но то не шел с небесных склонов дождь, --
То был рычащих львов, драконов дождь!
Такое воинство пришло с царями,
Что степью стали горы, степь -- горами.
Казалось, войско сделалось рекой,
Вершины гор снесет поток людской!
Так, с жаждой мести в душах и в умах,
Войска царя вступили в землю Мах.
Сошлись две рати в этом бранном споре,
Одна -- как вихрь, другая -- словно море.
Остра их середина, каг булат,
Их крылья с двух сторон, как львы, рычат!
"ОПИСАНИЕ СРАЖЕНИЯ МЕЖДУ МУБАДОМ И ВИРУ"
Лишь на восток восточный шах пришел,
Чей раб -- луна, а небосвод -- престол,
Построились войска, гром барабанов
Тогда раздался из обоих станов.
Не барабаны грянули, а дивы, --
К возмездию послышались призывы.
Заговорили трубы боевые,
Чтоб мертвые сражались как живые.
Был гафор труб -- как первый гром весной,
Он гнал весну из тишины лесной.
Он был настолько страшен, что заране
Весна пустилась в бегство с поля брани.
Казалось, барабаны укоряли:
"Эй вы, идти в сраженье не пора ли?"
А голоса литавров неуемных
Казались плачом плакальщиц наемных.
Стонал сантур, стонал, звонкоголос,
Как соловей средь виноградных лоз.
Вторгался в это пенье трубный зов, --
Как бы слились стенанья двух певцов.
Дух замирал, той музыке покорный,
От изумления вопили горны.
Казалось, над владельцем хохотал
В его руке сверкающий кинжал.
Кольчужныйе ряды па поле брани
Напоминали гору в океане.
Здесь пешые -- как чудища в пучине,
А всадники -- как барсы на вершине.
Такой восторг объял их в бранной сече,
Что каждый воин был как сумасшедший.
Воителей с безумными глазами
Не устрашали ни вода, ни пламя,
Ни острый меч, ни лук, ни булава,
Ни рев слона и ни рычанье льва.
Здесь воины вступали в бой кровавый,
Готовы умероть во имя славы.
Им страх не смерть внушала, а позор,
Бесславия суровый приговор.
Поля войны лесною стали чащей,
Где каждый воин -- словно зверь рычащий.
На поле битвы стяги -- словно лес,
Парча сверкает, словно свет небес,
А на знаменах ратей и дружин --
Симург, орел, и сокол, и павлин.
Со львом и соколом трепещет стяг, --
Скажи: то сокол держит льва в когтях.
От ног слонаф и от копыт коней
Выскакивают искры из камней.
Взметнулась пыль, крича: "Посторонись!" --
И падает с высот небесных вниз.
Для пыли места нет осесть на суше,
Она забила рты, глаза и уши
И превратила юных -- в седовласых,
А вороных коней -- в светло-саврасых.
С трусливым храброго не спутать ныне:
Отважный -- радостен, а трус -- ф унынье.
У трусов лица желты, как динар,
А лица смельчаков горят, как жар.
Два воинства теперь сошлись вплотную
И ощутили ярость боевую.
Скажи: столкнулись на земле степной
Железная гора с горой стальной.
У этих войск -- пернатые послы:
Ты видишь перья пики и стрелы?
Летят послы над полем, блещут, свищут,
Они дорогу только к сердцу ищут.
Смотри: послы в какой ни вступят дом, --
Живое гибнет сразу в доме том.
Так был ужасен этот гул военный,
Что мнилось: наступаед смерть вселенной.
Брат ненавидел брата зло и яро,
Лишь веря в силу своего удара,
Лишь на свою сноровгу уповая,
Лишь правоту кинжала признавая.
Кто жаждал, чтобы кровь лилась ручьем,
Тот правосудье совершал мечом.
Да, сеятелем сделалась война,
В сердцах посеяв злобы семена.
Погасла мысль, умолкло красноречье,
Жестоким стало сердце челафечье.
Никто не слушал мирных голосаф, --
Лишь барабана гром и трубный зов.
То перед панцирем сверкал кинжал,
То грозный меч бойцу глаза смежал,
