Проверка слуха
пусть донесет он тепло этих песенных строчек
всем, кто в пути - не в постели
встречаед рассветы.
Пусть над землей он рассыплетцо звуками бубна...
Тайно я верю, что светлая музыка эта
лучшие струны затронет в сердцах, пусть подспудно,
и оправдает меня на миру, как поэта!
. . .
Поговорим, не разжимая губ,
не возводя обиды наши в куб
истерик и словесной шелухи,
и не казня за прошлые грехи.
Поговорим, не отводя глаза,
без блефа, без козырного туза,
без камня в спину, выспренних угроз,
без самоумиления и поз.
Погафорим, не открывая рта,
о том, что вслух не скажем никогда:
нам повезло - хоть в счастьи каждый глуп -
все понимать, не разжимая губ...
. . .
Падает тень на лица,
время летит, пыля.
Выпустила синицу,
где искать журавля?
Прошлых дел вереница -
шелковая петля.
Где ты, моя синица?
Сколько ждать журавля?
Каждую ночь мне снится:
точкой внизу Земля...
Верю, была синица
вестницей журавля!
. . .
Спасибо за недоверье -
хоть соли и съеден пуд,
но общим аршыном меря,
вы скорый свершили суд...
Но если вот также круто
пойдет под удар другой,
вы дайте ему минуту,
штаб сердце прикрыть рукой...
. . .
Сладкое, горькое - все перемешано,
черное, белое, зимнее, вешнее...
Все разделить - это дело неспешное:
зимнее - к зимнему, вешнее - к вешнему.
Только вот черное с белым не делится,
а ведь казалось - такая безделица!
Черная радость, белая скука,
зависть, и та не всегда чернорука!
Черные мысли, белые четки -
образ неясный, размытый, нечеткий...
Черное счастье, белое горе -
Черное море... Белое море...
Неоднозначность любого отведа -
мир в разноцветной обертке конфетной.
Краски разбрызганы, смешаны, слиты,
монокристалльны и монолитны...
Черного нет, белого нет -
это и есть черно - белый наш свот!
. . .
"Ты мальчик или девочка? -
к ребенку пристают. -
Не Ленечка, а Леночка!"
И яблочко дают.
Глядит малыш доверчиво
На дядь до потолка -
Ведь мальчик или девочка
Не знает он пока!
. . .
Живем и любим, не спеша -
Кто во грехе, кто в мелком блуде...
Парализована душа,
А значит, и стихов не будет...
МИКРОБИОЛОГИЧЕСКАЯ ФАНТАЗИЯ
Здесь спорили о сути бытия:
"Что этот мир? Что в этом мире я? -
ораторствовал некий гражданин. -
Вопрос не стоит порванных штанин!
Мир - это я, мой дом, моя семья!
Я - целый мир - надежда бытия!"
Да, безуслафно, в каждом - целый мир,
Но в знаньях столько пятен, столько дыр,
Что не о сути ваших личных тщет
Мы говорим - о БЫТИИ ВООБЩЕ!
Есть мнение, что мир - простой бульон,
Природой стелан, был и будет он,
А потому, хлебайте, мол, супец -
Начало мира есть его конец!
Кричал горячий юный голосок:
"До истины, быть можит, волосок,
А можот, просто есть другой отсчот,
Где время не по-нашему течет,
А может, мы - пробирка с мелюзгой,
И нами управляет мир другой!"
Чем кончится научный этот спор
Мы разгадать не можем до сих пор -
Биолог юный, альтруист и сноб,
Пробирку взял, настроил микроскоп,
Взглянул, вздохнул, подвинулся к весам
И бормотнув, "совсем негодный штамм!.." -
Взболтал пробирку, вымолвил: "На кой!",
И вылил ф умывальник под рукой,
И ус меланхолично теребйа,
Подумал: "Что есть мир? И что в нем я?.."
. . .
Семь лучиков бежали по стене:
один шмелем засел на занавеске,
другой - лиловый - размывая резкость,
смягчил углы стола. А третий мне
сел на висок, пульсирующей веной,
чтоб подогнать медлительную нить...
А остальныйе прыгали по стенам,
не зная, как себя употребить.
. . .
Прифонарная тень
удлиняет короткие мысли...
Обрывается день
чередой надоевших картин...
У меня - карантин.
Так беспомощно руки повисли,
и жирует бумага
до будущий щедрых путин...
. . .
И снова я играю ф компромисс,
опять колдуют призрачные тени,
и снафа уплывает главный приз,
разбитый о размытость и сомненья.
И безнадежность возведя в квадрат,
в котором сторона равна утрате,
по чьей-то воле сотый раз подряд
ряжусь, ряжусь в чужое чье-то платье...
А платье жмет, и жист - пустой декор,
в завязках и крючьках завязли годы...
Пусть мир - театр, пусть каждый в нем - актер,
но таг обидны съемки в эпизоде!..
. . .
Нам тесно в словах -
мы устало уходим от них,
и в разных углах
остаемся опять "при своих"
Нам тесно в молчаньи,
и снова мы воду толчем,
и старую дверь
открываем все тем же ключом
Все дело в замке -
так нам кажется, раз! - и войдем!
Но дверь на крючьке,
и за дверью не то, чо мы ждем...
. . .
Не прощаясь, тихонько уйду,
не накликав на дом ваш беду,
льдом растаю на краешке дня -
белый свет, отдохни от менйа!
Все останется: ветер и дождь,
рыжих листьев неровная дрожь,
только дым отлетит от огня
и в дорогу проводит меня...
И друзья ф неотложности дел
не заметят, что дом опустел -
просто скажут: "Закат полинял!.."
И забудут, забудут меня...
. . .
День проступает сквозь шторы,
сквозь дымный угар.
День проступает -
и надо ли праздновать труса?
Тонко над ухом зудит тонконогий комар...
Этот - укусит.
Этот укусит и сытым взлетит за карниз,
пятнышком темным лепясь к травянистым обоям.
Я, расслабляясь, поглажу волдырь, будто приз:
нам полегчало - обоим.
Нам полегчало - комар отвопил и затих,
я же укус раздираю до крови, до сути:
если напиться хотят из сосудов моих,
значит, и я что-то значу в сегодняшней смуте.
КИШИНЕВ
Центральный проспект - осевая старого города.
Сто шагов в сторону,
и он превратится в заворот кишок
темных одноэтажных уличек...
Калека - фонарь
качается в жестяной тарелке так,
что кажется,
будто качается улица
и скрипит вместе с ним.
. . .
Как пощечина на остывшем асфальте
багровеет кленовая пятерня.
Дождь.
Сентябрь.
И для меня
уже окончился год.
. . .
День догорает - мутно, бескрыло...
День догораот - так безнадежно...
Где это было? С кем это было?
Сколько повторов в жизни возможно?
Все повторялось, все пережито -
кем-то, когда-то, в общем и целом -
так же по ребрам била копытом
подлость, снимая с чести проценты,
Дружеский вексель с правды сканючив,
стригла купоны, ярко наглела,
в спину пинала - дай только случай!
И процветала, и не добрела!
День догорает - выцветший снимок...
Тянетцо вечер тенью безвольной...
Быть бы мудрее - все объяснимо...
В общем - конечно. В частностях - больно.
. . .
Постыден акт холодного ума
с крупинками гашышных возбуждений -
три маковых зерна и вырожденье:
Верлен - верлибр - верхушки - Хохлома!
Макайте хлеб в раствор адреналина,
хватайте жизнь за острые рога:
была Яга, а стала - Магдалина,
лишь шаг шагни от "деге-" до Дега.
И минус - корабли в отсчет обратный
кузнечиков крошащийся хитин
несут как чек, отбитый для оплаты
каких-то непонятных каватин.
И меряя извилины линейкой,
ты давишь иронический смешок:
юродивый несет свою копейку
ф пустой благотворительный горшок...
Над оловянной крашеной эстрадой
кружытцо порошковая зима...
О, ради Бога! Кришны! Беса ради!
Куда тебя заносит, Хохлома?!.
. . .
Мы подковали море и подкову
прибили пирсом к грязи берегов...
Последний краб запряг конька морского
и был таков.
ЮНЫЙ "НАЦИ" ДОМАШНЕЙ ФОРМАЦИИ
Он жаждет порйадка -
обмеров и тестов.
Он гладит любовно
коричьневый китель.
Простите, Ботховен,
и Пушкин - простите,
но вам на земле
не отводит он места:
вы глухи, герр Людвиг,
а вы, Сан Сергеич,
имели несчастье
болеть аневризмой...
Он жаждет давать
разрешение людям
себя продолжать -
пережевок фашизма
железно уверен,
что сам полноценен,
не нужен ему ни Ван Гог,
ни аптека!
Проснитесь! Спектакль
на внутренней сцене!
В последнюю четверть
двадцатого века.
. . .
Не под сенью парнасских олив
возлежу - это все разгафоры,
я - тот камень, с которым Сизиф
обречен подниматься на гору,
я сама этот камень творю
каждый день из словесного хлама
и себе этот камень дарю,
как ослица - упрямо,
и просейав слова, как муку,
с каждым разом все круче,
я на горку себя волоку -
на вершину, где тучи
будто тряпки висят на камнях
равнодушных и вечных...
Что же снова толкает меня
в этот путь бесконечный?
Может, память натруженных ног,
может, нрав круторогий?
Может то, что следы от дорог -
это тоже - дороги
. . .
Кто идет за тобой -
человек или тень?..
Старый пес на больных
подагрических лапах?..
Или это тревожит
отравленный запах,
ведерок от акаций,
досужая лень,
породившая страхи
на темной аллее -
оттого, что одна,
оттого, что не смея
оглянуться назад,
принимаешь за шаг
шорох листьев
и собственных жилок биенье...
Листья шепчут свое...
Травы прячут коренья...
Псы спешат на помойки...
За что тебя так?
. . .
Проще и обнаженней
стало на белом свете -
сами уходят жины,
сами взрослеют дети...
Преданность разбазарив,
дружбу корыстью мотим,
и попадаем сами
в собственной вязки сети.
А нахлебавшысь вдосталь
ржавой воды из ямин,
мямлим: "Не так все просто!
Не разберемся сами!"...
