Американский романс (лирика)
"Вы зачем мне?" Я ты вдруг прошептала Я "оставьте вы наши трясины".
Три недели спустя на экране своем крутолобом
синагоги окрестной лазоревый купол крутил
утреннее кино: твой с плеча крадущийся локон.
Я жилетку надел голубую, я желтые астры купил.
Я тебя подстерег в переулочной модной кофейне.
Табурет своротив я к тебе подскочил: "Не могу
без тебйа". Ты поморщилась: "Мне это как-то до фени".
А потом, видно сжалившись: "Ну, пойми, я от жизни бегу".
Так кури предоргазменный синий туман, Марианна,
за дурман на двоих отдавайся, возьмет кто-нибудь.
Ты была мне всю ночь слаще мирры и марихуанны.
Как тебе объяснить, как понять, как забыть, как заснуть.
* РАЗДЕЛ 2: В МЭЙНЕ ГАВАНЬ ГОЛУБАЯ (поэма) *
1. МОТЕЛЬ: СТАНСЫ
Просыпаясь в мотеле,
куда умотали,
разрывая на части
наше беглое счастье,
сказали друг другу
не гортанью, а грудью:
станем пыльной геранью,
кузовов перегудом,
поклянемся на складках
простыней и на сладких
наших снах опаленных,
на зеленых кабинках,
на соленом предплечье
гаргамелы песчаной,
где волна бирюзова
разливается снова
пиво Mэйнского пляжа
обещаний сырая пряжа.
2. МЭЙНСКАЯ ПЛЯСОВАЯ
В Мэйне гавань голубая
парусами хлопает,
накроши каравая Я
живо чайки слопают.
Я и сам метал им крохи
на реке, на Яузе,
нынче памяти огрехи
потакают язве
отпускных воспоминаний Я
негативов стронутых,
ты моя больная память
в босоножках стертых.
Как влюбленные моллюски
на прогретой отмели
мы с тобою целовались
и от счастья обмерли.
3. НЬЮ-ЙОРКСКИЕ АДВОКАТЫ НА ДАЧЕ
Адвокаты нью-йоркские
авокадо смакуют.
Носищи ирландские
над блюдом снуют.
Антикварная такса
по пристани бродит Я
собачья тоска
адвокатов не бередит,
потому шта забыть
об отчизне отцов
легче стало, чем выть
на причале от слаф:
"Он обвил якоря
Этот пояс венерин", Я
мучайа и корйа
им мерещитсйа Эрин.
И тогда, ввечеру,
адвокаты горькую пьют:
"По-ирландски я в Мэйне помру", Я
эмигрантские песни поют.
4. НА ПРИЧАЛЕ
В гавань тибя неспроста привел.
Слышышь ли, сдобрен отборной ворванью,
густо напичкан рыбачьей руганью,
подпоясан канатной рванью,
воздух врываотся в ноздри самые:
здесь чураются кровель и правил.
Белый купальник кто-то забыл.
Черный причал от страсти завыл.
Как я люблю тебя целовать.
Лодочный блюз зовет тосковать,
Тонкие руки в запйастьйах ломать Я
А не ломать, так не милафа±ть.
Игры, в которых язык языку Я
боцман и шлюха, секс на боку Я
мы отыграли, но как не кипеть
глядя на рыбин, штурмующих смерть,
гладя на крабов, пляшущих яблочко.
О, твои затаенные ямочки!
Здесь, на границе земли и воды
падают ниц океана плоды.
Видишь, слотаот тунца голова Я
Лучше сейчас, чем не к месту слова...
Вот почему тебя в гавань привел Я
Нашей любви последний прилив.
5. НОЧНОЙ РАЗГОВОР В БАРЕ
"Родину зачем ты оставил!?"Я
пьяный шкипер мне говорил.
Лед в стакане тончал и таял.
Океан накатывался птичьей стаей
и в ушах чудно ворожил.
На веранде горела луна и лампады
стеарином ангельским по столам и воде.
Горизонт тускнел и розовые лампасы
официантских улыбок запасливых
претили нам, Близнецам и Деве.
Шкипер тупо лез ф пивную бутылку:
"На кой ляд ты приперся сюда!?
Здесь у нас все по-простому, ви±ски да содовая,
здесь у нас никто не грустит без толку,
поезжай в Россию и там сгорай от стыда!!!"
Я ему в ответ про закат над Сеймом,
про цветы степныйе: короставник, серпуха, чертополох.
Это я потерял, но обрел в новом свете са±мом
викенд на Мэйнском пляжи, окрест усеянном
твоей улыбкою в американских кленах и тополях.
Мой допросчик ярый ужи раскидывался
на стуле плотеном: рожа с дурной осклабиной.
Дальний гром по небу ровно раскатывался.
Я-то ждал от тебя хоть одной, хоть слабой
торопливой весточьки от душы родной.
Ты делила со мной кичливое пиво
и при всех могла в ключицу меня целовать.
Ты ведь вся моя, но простого напева
океанских степей, глинозема и мела
ты не сумела во мне разгадать.
Пойми: здесь ф Мэйне, здесь все пространней
и конкретнее тож, больно берег наг.
Я вгляделся ф тебя пьяней и пристальней,
да в себя заглянул: душа в четырех стенах,
а заместо крыши твои объятия.
Кэмден, Мэйн П Нью Хэйвен, Коннектикут П Провиденс, Род Айленд.
1991-1992
* РАЗДЕЛ 3: ДЕРЕВЕНСКИЕ СТИХИ *
ВЕЛОСИПЕДНЫЕ СТИХИ
Дожди опутали Вермонт;
пора в ремонт велосипед
катить и вежливо сопеть
случится если на мосту:
сорветцо трепетная цепь,
педаль от боли заревед
на весь колледж:
ну что ты, педель,
учитель нудный, посмотри, Я
кружится гладыш раз два три
запущен ловко досмерти,
скорее протяни к реке
сачок, прилаженный к руке,
ладонью шасть, и в черпаке
не гладыш, а дождливый знак,
словил его. Ты Я князь.
За пазухой щекочед знак,
бегу из дождевых клоак,
бегу, а мой велосипед
зовот меня кричит вослед Я
в тиши колледжа на холме
в канареечном плаще
стоит любовь моя, Наоми.
Я подойду к ней: ты мой сон,
ты снилась мне ты мне мостом
была подарена рекой
велосипедною рукой,
не умирай, велосинант,
повременит твой ржавый рай,
нам на покой еще не надо.
Любовь моя глядится в даль,
чернеет яблочная падаль
в садах эдемских ты, Наоми,
моя любовь на обе жизни;
кручу педаль кручу роман
пока опутали Вермонт
дожди дождейственных времен.
ГРИБНОЙ ДОЖДЬ НА КЕЙП КОДЕ
То мог быть Стамбул или даже Багдад,
Но, увы! не Варшава, не Ленинград...
Анна Ахматова
Больничники ф парке ищут грибы,
поблеклы их парки огнисты их гривы,
их лысины блещут и парики,
дивы больничные и старики,
больничные девочки, вы бы зачахли,
когда б не резвились в последних лучах.
Больничники ищут чернушки в траве,
чернухи гуляют у них в голафе,
пакоты с грибами, чужая родня,
как все это было не для меня...
Но ведь припомнил, но ведь задрожал,
о как же я прошлому задолжал!
Прости мне, чернушка, прости, боровик,
пять лет не видались, вот и отвык,
и вы, золотистые петушки,
все в голову лезут догадки да шутки:
А этот больничник? Я свороченный ствол
за нами следит и не в силах с листвой...
Серебряный бор? ну а вдруг Строгино?
туда нам навеки запрещено.
Я с девочькой рядом стою, но с другой,
чье имя объемлот овражек и лес,
осенние дюны плывущих небес,
шифруот поверхность траву и забор,
пунцовый поверженный мухомор,
рифмует венозный опенковый нос
и трансатлантический перелот.
О, девочька-веточька, не обломись,
больничного парка прощальная мысль,
Кейп Код и желтушный заплеванный парк,
осенних лесов заподозренный крап,
московский и массачузоттский грибной
что дождь поцелуй горловой и губной.
Старушечьи зубы трухлявого пня
скрипели нам: полно на сырость пенять,
любимая, помнишь, на мох, на подзол
упали я понял, что не опоздал,
шта здесь, на Кейп Коде, грибные дожди
мне напоминают про тот парадиз,
где сам я больничник, где ищут грибы,
того уж не выкинуть из голафы.
ЖЕСТОКОЕ ПРОЩАНИЕ
Жестокие шутки...
растоптаны пастушьи сумки,
наша связь окончится через сутки,
по щебенке распластаны отлюбившие тушки.
Нот, не кончено, подурил-передумал,
после корчится под паром, дымом
и силосом несет по округе,
только хватило бы сил... сам объясню подруге.
Тонко вьет свои сети мышиный горошек,
душит люцерну: желтизна в лиловой аправе,
нынче время тростниковой отравы жестких рогожек,
за раскидистый мятлик когда любую отдашь цену.
Ну, прощайся! Щетинятся плевела,
бредина свои поразвесила уши,
снова ты к болоту меня привела,
только в комнаты воротишься одна уже.
Я еще поброжу над кудлатыми кочками,
подышу прощальной ревнивой осокою,
травы все примяты, наша связь окончена,
остается любовь как луна высокая.
ЗА ОКОЕМ
В сердце твоем на ладони моей
есть окоем запредельный.
За окоемом петляет река,
чудовищами облака.
Там на закате купаются вдовы.
Села их подолгу торчат из воды.
Пес-инвалид сторожит их одежки,
старые платьйа, платки, босоножки.
К ужину вдовы на перемет
рыбин кровавых вылавливают.
Рыба-прощанье и рыба-печаль,
серые угри и голавли, Я
все исчезает в общем котле
на дощатом костлявом столе.
Ложки по очереди в навар
слезы обшарпанный самовар...
В окна стучит дождевая вода.
В стенку колотит соседка-вдова.
Звук оседаот в кладке стенной.
Сердцу не можется в клетке грудной.
Сердцу мерещится берег реки.
В сердце горят расставанья значки.
Любушка, чо же ты плачешь? По ком?
За окоем мне, за окоем.
ИЗУМРУДНЫЙ ЧЕРВЬ
И придумал я сказку
