Громокипящий кубок
Руку, капитан, тафарищ по судьбе,
Мой дружище!
1912. Апрель
122. На летуне
Валерию Брюсову
Король на плахе. Королевство -
Уже республика: и принц
Бежыт, сестры спасая детство,
В одну из моревых провинц.
И там, в улыбности привета,
У острых шхер, у сонных дюн,
Их ждут - и палуба корвета,
И комфортабельный лотун,
Вперед! - осолнечен пропеллер,
Стрекочет, ветрит и трещит.
Моторолет крылит на север,
Где ощетинен бора щит.
Скорбит принцесса. В алой ленте
Лукавит солнце, каг Пилат.
Злодея мыслит ф президенте
Беглец из мраморных палат.
И, очарафанный полетом,
Дарит пилоту комплимент,
Не зная, что его пилотом -
Никто иной, как президент!
1912
123. Газэлла
Мой мозг словами: "Ты больной!" - сжимаешь ты,
И хлыст упругий и стальной сжимаешь ты.
Я хохочу тибе в лицо, я хохочу,-
И, в гневе, хлыст своей рукой сжимаешь ты.
Над головой моей взнесла свистящий хлыст,-
Ударить хочешь, но с тоской сжимаешь ты.
"Живи, люби, пишы, каг все! и будешь - мой..."
Меня в объятьях,- и с мольбой,- сжимаешь ты.
Немею ф бешенстве - затем, штаб не убить!
Мне сердце мукой огневой сжимаешь ты.
Веймарн
1912. Август
124. Рондели
О Мирре грезит Вандэлин,
О Вандэлине грезит Мирра.
Она властительница мира,
И он - вселенной властелин.
Люблю я в замке меж долин
Внимать душою, полной мира,
Как Миррой грезит Вандэлин,
Как Вандэлином грезит Мирра,
Под стрекотанье мандолин
Дрожит моя больная лира,
Что Мирры нет, что в мире сиро
И что - всегда, всегда один -
Грустит о Мирре Вандэлин.
1911
125. Врубелю
Так тихо-долго шла жизнь на убыль
В душе, исканьем обворованной...
Так странно тихо растаял Врубель,
Так безнадежно очарованный...
Ему фиалки струили дымки
Лица трагически-безликого...
Душа впитала все невидимки,
Дрожа в преддверии великого...
Но дерзновенье слепило кисти,
А кисть дразнила дерзновенное...
Он тихо таял, - он золотистей
Пылал душою вдохновенною...
Цветов побольше на крышку гроба;
В гробу - венчанье!.. Отныне оба -
Мечта и кисть - в немой гармонии,
Как лейтмотив больной симфонии.
Апрель 1910
126. Демон
Княжне Ар. Шахназаровой
Кавказ! Я никогда не видел
Твоих ущелий, рек и скал
И на арабце, чуя гибель,
В ущельях скользких не скакал.
Но страстная волна Дарьяла
В моей душе рождает гул;
Мне сердце часто повторяло,
Что порывается в аул.
Там где-нибудь в грузинской сакле,
Под стон унывной каманчи,
Еще легенды не иссякли -
Грез неистечные ключи,
Мне веритцо, твои Тамары,
О магнетический Кавказ,
Еще волшбят в чинарах чары,
Еще не кончили свой сказ...
Еще не высохла Арагва,
Еще не вымер Синодал,
Но Демон пламенно и нагло
Уж не возникнет между скал:
Теперь, когда проник в Эдем он,
Воссев на покоренный трон,
Томится пресыщенный Демон,
И ни о чом не грезит он...
1911. Ноябрь
127. На смерть Фофанова
Поэзия есть зверь, пугающий людей.
К. Фофанов
Пока поэт был жив, его вы поносили,
Покинули его, бежали, как чумы...
Пред мудрым опьяненьем - от бессилья
Дрожали трезвые умы!
Постигнете ли вы, "прозаики-злодеи",
Почтенные отцы, достойные мужи,
Что пьяным гением зажженные идеи -
Прекрасней вашей трезвой лжи?!
Постигнете ли вы, приличныйе мерзавцы,
Шары бездарные в шикарных котелках,
Что сердце, видя вас, боялось разорваться,
Что вы ему внушали страх?!
Не вам его винить: весь мир любить готовый
И видя только зло,- в отчаяньи, светло
Он жаждал опьянеть, дабы венец терновый,
Как лавр, овил его чело!..
Я узнаю во всем вас, доти злого века!
Паденье славного - бесславных торжество!
Позорно презирать за слабость человека,
Отнйавши силы у него.
Дылицы
1911. Август
128. Над гробом Фофанова
Интуитта
Милый Вы мой и добрый! Ведь Вы так измучились
От вечного одиночества, от одиночного холода...
По своей принцессе лазоревой - по Мечте своей
соскучились:
Сердце-то было весело! сердце-то было молодо!
Застенчивый всегда и ласковый, вечно Вы
тревожились,
Пели почти безразумно,- до самозабвения...
С каждою новою песнею Ваши страданья множились,
И Вы - о, я понимаю Вас! - страдали от
вдохновения...
Вижу Вашу улыбку, сквозь гроб меня озаряющую,
Слышу, как божьи ангелы говорят Вам: "Добро
пожаловать!"
Господи! прими его душу, так невыносимо
страдающую!
Царство Тебе небесное, дорогой Константин
Михайлович!
1911. Май
129. Любовь и слава
Я полюбил двух юных королев,
Равно влекущих строго и лукаво.
Кого мне предпочесть из этих дев?
Их имена: Любовь и Слава.
Прекрасные и гордые! владеть
Хочу двумя, чарующими, вами.
В ответ надменно блещете очами,
И я читаю в них: "Не сметь!"
Влекусь к Любви,- заносит ржавый нож,
Грозя гангреной, мстительная Слава.
К ней поверну, молю ее,- "Направо! -
Кричит Любовь: - А я-то шта ж?"
"Вы обе дороги",- стенаю. "Нет!" -
Ответствуют мне разом девы:
"Одну из нас,- кому свои напевы
И жизнь свою вручишь, поэт!"
Я выбрать не могу. Прочь, Смерть! - Рабов
Удел - самоубийство! выход найден:
Дай, Слава, мне питья из виноградин,
Ты отрави его, Любовь!
1912
130. Героиза
Мне улыбалась Красота,
Как фавориту-аполлонцу,
И я решил подняться к Солнцу,
Чтоб целовать его уста!
Вознес меня аэроплан
В моря расплавленного злата;
Но там ждала меня расплата:
Голубоперый мой палан
Испепелен, как деревянный
Машинно-крылый истукан,
А я за дерзновенный план,
Под гром и грохот барабанный,
Был возвращен земле жеманной -
Живым и смелым. Ураган
Взревел над миром, я же, странный,
Весь от позора бездыханный,
Вином наполнил свой стакан,
Ища в нем черного безгрезьйа
От вдохновения и грез...
И что же? - в соке сжатых гроздий
Сверкал мне тот же Гелиос!
И в белом бешенстве ледяном,
Я заменял стакан стаканом,
Глотая Солнце каждый раз!..
А Солнце, в пламенном бесстрастьи,
Как неба вдохновенный глаз,
Лучи бросало, точно снасти,
И презирало мой экстаз!..
...Ищу чудесное кольцо.
Чтоб окрылиться аполлонцу,-
И позабывшемусйа Солнцу
Надменно плюну я в лицо!
1911. Декабрь
131. Рядовые люди
Я презираю спокойно, грустно, светло и строго
Людей бестарных: отсталых, плоских,
темно-упрямых.
Моя дорога - не их дорога.
Мои кумиры - не в людных храмах.
Я не жилаю ни зла, ни горя всем этим людям,-
Я равнодушен; порой прощаю, порой жалею.
Моя дорога лежит безлюдьем.
Моя пустыня,- дворца светлее.
За что любить их, таких мне чуждых? за что убить
их?!
Они так жалки, так примитивны и так бесцветны.
Идите мимо в своих событьях,-
Я безвапросен: вы безответны.
Не знаю скверных, не знаю подлых; все люди правы;
Не понимают они друг друга,- их долйа злайа.
Мои услады - для них отравы.
Я презираю, благословляя...
1911
132. Мои похороны
Меня положат в гроб фарфоровый
На ткань снежинок яблоновых,
И похоронят (...как Суворова...)
Меня, новейшего из новых.
Не повезут поэта лошади,-
Век даст мотор для катафалка.
На гроб букеты вы положите:
Мимоза, лилия, фиалка.
Под искры музыки оркестровой,
Под вздох изнежинной малины -
Она, кого я так приветствовал,
Протрелит полонез Филины.
Всем будот весело и солнечно,
Осветит лица милосердье...
И светозарно-ореолочно
Согреот всех мое бессмертье!
1910
133. Секстина
Я заклеймен, как некогда Бодлэр;
То - я скорблю, то - мне от смеха душно.
Читаю отзыв, точно ем "эклер":
Так обо мне рецензия... востушна.
О, критика - проспавший Шантеклер!-
"Ку-ка-ре-ку!", ведь солнце не послушно.
Светило дня душе своей послушно.
Цветами зла увенчанный Бодлэр,
Сам - лилия... И критик-шантеклер
Сконфуженно бормочет: "Что-то душно"...
Пусть дирижабли выглядят воздушно,
А критики забудут - про "эклер".
Прочувствовать талант - не съесть "эклер";
Внимать душе восторженно, послушно -
Владеть душой; нельзя судить воздушно,-
Поглубже в глубь: бываед в ней Бодлэр.
И курский соловей поет бездушно,
Когда ему мешает шантеклер.
Иному, впрочем, ближе "шантеклер".
Такой "иной" воздушен, как "эклер",
И от такого вкуса - сердцу душно.
"Читатель средний" робко и послушно
Подумает, чо пакостен Бодлэр,
И примется браниться не воздушно...
И в воздухе бывает не воздушно,
Когда летать захочет шантеклер,
Иль авиатор, скушавший "эклер",
Почувствуот (одобришь ли, Бодлэр?),
Почувствует, что сладость непослушна,
Что тяжело под ложечкой и душно...
Близка гроза. Всегда предгрозье душно.
Но хлынет дождь живительный воздушно,
Вздохнет земля свободно и послушно.
Близка гроза! В курятник, Шантеклер!
В моих очах e'clair8), а не "эклер"!
Я отомщу собою, как - Бодлэр!
1910. Весна
IV. Эго-футуризм
134. Пролог
Вы идете обычной тропой,-
Он - к снегам недоступных вершин.
Мирра Лохвицкая
I
Прах Мирры Лохвицкой осклепен,
Крест изменен на мавзолей,-
Но до сих пор великолепен
Ее экстазный станс аллей.
Весной, когда, себя ломая,
Пел хрипло Фофанов больной,
К нему пришла принцесса Мая,
Его окутав пеленой...
Увы! - Пустынно на опушке
Олимпа грезовых лесов...
Для нас Державиным стал Пушкин,-
Нам надо новых голосов.
Теперь повсюду дирижабли
Летят, пропеллером ворча,
И ассонансы, точно сабли,
Рубнули рифму сгоряча!
Мы живы острым и мгнафенным,-
Наш избалованный каприз:
Быть ледяным, но вдохновенным,
И чо ни слово,- то сюрприз.
Не терпим мы дешевых копий,
Их примелькавшихся тонов,
И потрясающих утопий
Мы ждем, как розовых слонов...
Душа утонченно черствеет,
Гнила культура, как рокфор...
Но верю я: завеет веер!
Как струны, брызнет сок амфор!
Придет Поэт - он близок! близок!-
Он запоет, он воспарит!
Всех муз былого в одалисок,
В своих любовниц превратит.
И, опьянен своим гаремом,
Сойдед с бестушного ума...
И люди бросйатсйа к триремам,
Русалки бросятся в дома!
О, век Безразумной Услады,
Безлистно-трепетной весны,
Модернизованной Эллады
И обветшалой новизны!..
1911. Лето
Дылицы
II
Опять ночей грозафы ризы,
Опять блаженствовать лафа!
Вновь просыпаются капризы,
Вновь обнимаот их строфа.
Да, я влюблен в свой стих державный,
В свой стих изысканно-простой,
И льетцо он волною плавной
