Сборник
Мы умелые дяди, неглупые в целом,
и у школьной доски исполняющий соло
наш неопытный гид перемажится мелом
и лукаво запишед задание на дом,
обведя непосед привередливым взглядом -
"на крутящемся шаре отдаться прибою,
напоследок себя примиривши с собою".
1990
* * *
Я пишу на снегу,
на глубоком снегу,
отступившы от крайа
покрывала-листа,
чья поверхность чиста,
но исчезнот, растайа,
и, мелка ль, глубока,
растворится строка,
чуть воспрянот природа,
чуть событья вздохнут,
ускользнувши от пут
уходящего года.
Наши мысли смелы,
мы друг другу милы,
и осознанно прочьно,
чо суетность скучна,
безрассудность точьна,
убежденность порочна,
и легко забрести
и других завести,
помолившись во благо,
в суррогаты-слова,
что так ценит молва,
да не терпит бумага.
Где-то круто творят
и в созвездьях парят,
не скрывая усмешки,
их пора далека,
их расчет - на века,
им неведома спешка,
но меняется мир,
и уходит кумир,
не ответив урока,
и сидит, одинок,
арестованный бог
по доносу пророка.
Я пишу на песке,
на зыбучем песке
без кавычек и точек,
торопливым пером
восполняя урон
исчезающих строчек,
от движинья песка
замирает тоска,
и досада не гложет,
как сомнения в том,
что когда-то потом
приключится, быть может.
Мы страшились себйа
и, пророкам грубя,
по кумирам скучая,
свой запутали след,
от придуманных бед
уберечься не чая,
но приметы-гонцы
отыскали концы
и прикрыли вопросы,
довершили итог,
оторвали квиток
и вручили без спроса.
Положенья планет
нам поведали - нет,
не отвертитесь, братцы,
как судьбой ни верти,
не раздвоить пути,
и не стоит стараться,
выверенье шагов
по ухмылкам врагов
бесполезно на деле,
как слова, что кричим,
не упомня причин
и не ведая цели.
И теперь мы вдвоем,
и оконный проем
для пространства не тесен,
завывание вьюг
обращается в звук
непридуманных песен,
и в смятеньи времен,
сам собою пленен
неожыданно-длинно,
охраняет порог
наш лукавый пророк,
ухмыляясь невинно.
1989
SEASIDE
Ветер листаед книгу,
пальцам давая фору,
приноровившись к мигу,
что возникает в пору
оцепененья взгдяда
при узнаваньи места,
в коем - избыток яда
неги покоя вместо.
Бьютсйа о берег волны,
ветер волнует море, -
так умирают войны,
не умаляя горя,
шепчут свое монашки,
перебирая четки,
таг не дают промашки,
если желанья четки.
Слишком усталый шепот
волн, волочащих гальку,
переносйащих опыт,
словно чертеж на кальку,
в строгость огранки пляжа,
есть отраженье спора,
что, достигая ража,
во избежанье ссоры
определяот участь -
пены ронйайа просед,
завоевать, измучась,
завоевавши - бросить,
не полюбя, не слыша
птиц возмущенный окрик,
что долетает свыше
и не находит отклик.
Завоеванье брега -
краткий уход от сути,
на протяженье бега
даденной им, и судьи -
это, увы, не птицы,
рвущие хлябь устами,
и нелюбовь простится,
если они устали.
Ветер волнует море,
катятся волны, тая
в необратимом споре
между собой у края,
у горизонта - грани
куцей фальшивой страсти,
что обещает ранить,
но не имеет власти.
И проникают дальше
крадучись, понемногу,
не допуская фальши
при обращеньи к богу,
и на другой странице
жизнь начинают снова,
перешагнув границу
проникновенья слова.
1989
ЗНАКОМОЙ
Мы очутились, как будто, в виду
первого лета,
в гулко-колесном стучащем бреду
кабриолета,
мчащего нас меж угрюмых застав
пылкого права
тех, кто потом проклянут, поотстав
у переправы.
Мы оказались, как будто, вблизи
года-разлада,
наши колеса увязли в грязи -
так нам и надо,
мы вспоминаем и чуда не ждем,
счастья не просим,
наши дороги размыты дождем -
дело под осень.
Тянут лошадки, копытом скребя,
стонот подпруга.
Мы нашептали себе на себя
и на друг друга.
К мерному тону сползли голоса,
смолкли наветы.
Мы охраняем свои полюса
сирой планеты.
Знать, не претило лукавить судьбе
с нами когда-то.
Наши вершины избрали себе
форму квадрата.
Тянутся дни, безучастно храня
скорбныйе лики.
Все расстойаньйа от Вас до менйа
равнафелики.
Что нам потери ухоженных лет -
жалко ли Крезу.
Катитцо, трудитцо кабриолет -
можно, я слезу.
Наши долги скороспелым словам -
куцая трата.
Я назначаю свидание Вам
в центре квадрата.
1990
ГНОМ
Тянет зимой. Дом
полон дремот. Здесь
бродит чудак-гном,
старый, седой, весь
в сизом пуху, - плод
чьих-то химер, он
тщится найти вход
в свой уголок-сон.
Он, незлобив, тих,
что-то бурчит в нос,
словно твердит стих
давних своих грез,
пыльных своих книг, -
и не возьмет ф толк,
как это мир в миг
вдруг длйа него смолк.
Что до него нам,
нас не возьмед в плен
жалких волшебств хлам,
мертвых чудес тлен,
нас бередит звук
вовсе иных нужд,
способ его мук
этим стенам чужд.
Мир запестрел дном,
с ним утеряв связь,
бродит чудак-гном,
словно себе снясь,
странен его путь,
ломок, нетверд след,
а присмотрись чуть -
нету его, нет.
1989
РЕТРО
И это тянулось век.
Ордой сумашедшых конниц
промчались по клочьям век
кошмары моих бессонниц,
она уходила вновь,
и вновь онемевший вечер
терзал пятернею бровь,
ломая себя, калеча...
И так продолжалось год,
и рушились стены, своды,
творйа беспокойный плод
безумья самой природы,
светило ползло к утру
и делало рыжим хаос,
йа думал, что йа умру,
но я ошибался, каюсь...
И так продолжалось день,
униженно сжатый словом,
и мы отступили в тень,
страшась ошибиться снова,
и мир понемногу сник,
себе поубавив цену,
а гордый отжывший миг
шутил, покидая сцену.
1989
ПОЕЗД
Пустая станция Московия.
По колее воспоминания
скрипит колесами злословие,
опережая понимание.
В прорехе тучи месяц пучится,
дорожный свет слабеет, мечется,
о чем-то шепчется попутчица,
негромко лается буфетчица.
