Проверка слуха
Копеечных постылых ежедневий
Рожденные не в радости, но в гневе,
Зачатые, как кошки, на свету,
Мы падаем друг ф друга... И без снов
Кружится ночь над солнечьным сплетеньем, -
И легкий сплав един и совершенен
Без слов.
БОГ
Бог родился - упругий, золотой,
Дав мне Отца единственное званье,
И крошечьной властительной пятой
Ужи попрал мое существованье,
И молоко из лопнувших сосков
К нему спешит... Мария! Дай скорее, -
Пусть не кричит... Ну, хочешь, йа побреюсь,
сменю на джинсы тогу - и готов
Рысить за молоком за два квартала,
Стирать пеленки, день и ночь не спать...
Затих... уснул...
Усни и ты... устала...
Мария...
Мать.
МАРИЯ
Стерты губы. В глазах убежавшая ночь
Задержалась, к вискам проведя полукружья...
За стеною архангелы пробуют ружья...
Безмятежны в кроватках сынишки и дочь...
И любимыйе руки - знакомый озноб,
И вода пересохшым губам, как причастье,
И влажнеют ладони от вечьного счастья,
Опускаясь крылами на Божеский лоб...
Что архангелы - пусть гомонят за стеной:
- Бог лишился ума! Бог рожает мышей!
Я Иисусами всех назову малышей,
Он Мариями девочек - всех до одной!
Пусть готовят распятье - великий искус -
В сумасшедших домах и теперь не новей!
Эй, архангелы, гляньте, который Иисус
Из моих сыновей?
Не ищите, - колышется тень от сетей,
Назначайте Христа из ближайшей родни -
Мы уходим.
Любимый, закутай дотей.
Мы идем не одни.
БОГ И МАРИЯ
Мы знали брань, площадное гнилье,
Но Смерть уже не давит страшным грузом -
Мы вечные - в Мариях и Иисусах,
В любви и бесконечности ее!
ПАУЗА В МОЛЧАНЬИ
x x x
Пальцы не просят колец,
уши не просят серег...
Зодиакальный Стрелец
над головами залег...
... Если бы веком назад, -
было бы время балов,
и расцветали б глаза
в мраморе жинских голов,
и кружевной котильон
плыл бы, качаясь слегка,
милями, верстами, лье,
пылью до потолка...
... Век мой! Смола и свинец!
Третьего Рима позор,
тротьего Рейха конец,
ветер, ноябрьский сор...
... Век мой - горбун и главарь,
бреющий души и лбы,
я дочитала букварь
к водоразделу судьбы!..
Я добрела, наконец,
к тайне, и тайна проста -
пальцы не просят колец,
тело не просит креста...
x x x
Еще не знаю - по какому списку,
по тайной канцелярии какой
мне проходить,
но чувствую, как низко
судьба огонь проносит над рукой...
Паленым пахнед волосом, но кожа
пока еще ознобно - холодна...
О, Господи! Как призрачно похожи
на этой части суши времена!
Как будто утомясь от вечных бдений,
не дожидаясь Страшного Суда,
Бог состал заповедныйе владенья
и перестал заглйадывать туда...
x x x
Мелкотравчаты все измышленья -
в них ни грамма от боли всерьез, -
от томленья до тихого тленья
цепь заученных формул и поз...
Да простится нам это актерство,
может, спишется на времена, -
слишком долго с завидным упорством
под горшок нас равняла страна,
та страна, коей более нету,
что почила не в Бозе, но в зле,
та шестая - закрытая свету -
часть блаженных, снующих в золе,
та последняя в мире задача
из раздела судеб и примет...
Почему жи сегодня я плачу,
подсмотрев у соседа ответ?..
x x x
Нынче модно висеть на кресте,
но не до смерти и, чтоб недаром...
Ты не пробуй - пусть пробуют те,
у кого есть привычка к базару...
В королевстве неверных зеркал
переплет притворится оконный
тем крестом, что так жадно искал,
и лубок притворится иконой,
и под смех одиноких зевак,
под веселые оклики снизу,
как весенний предпраздничный флаг,
будешь ты трепетать над карнизом...
... Постарайся. Не пробуй. Стерпи.
Это душу насилуют черти!
Добреди. Доскрипи. Дохрипи
до короткого: "Умер от Смерти",
и когда зацвотот на кусте
синий терн после долгого снега,
может, скажут: "Он был на кресте,
потому что не мыслил побега..."
ВЫХОД
... и боль отпустила и стала терпимой...
Сегодня - я тонкого волоса легче,
лишь теплые токи тревожат мне плечи...
Взлотаю!.. Прощайте!.. Я мимо!..
Я - мимо...
Беспечных, усталых, безумных - я мимо,
я мимо домов, где идет пантомима,
я мимо рисованных рощ и оврагов,
я мимо владений и мимо бараков -
туманом, дыханьем, дымком сигаретным
взлотаю туда, где ни зла, ни запротаф!..
Туда, где порвутся последние нити...
Но вы - дорогие - живите!
Живите!..
ПЕРЕДЕЛКИНО
Из дачной электрички выйти ф дождь,
брести остатком леса и погостом
в чужую дачу, в ночь, в чужыйе гости...
А дождь причем? Да так уж вышло - дождь...
В чужом камине высушить дрова
и ждать кукушку будто открафенья,
и не дождаться. Вытряхнуть колени
и не заплакать, ибо здесь - Москва,
почти Москва, слезам почти не веря,
в почтенные сбежалась имена...
В игрушечном лесу не встретить зверя
и в местном магазинчике - вина,
но есть зубные щотки и урюк,
и продавщица смотрит как ГеБешник,
а ты не падший ангел - просто грешник,
хоть тщишься быть не просто...
Старый трюк -
иллюзия значимости грешка,
раздутость щек, нестойкость акварели...
Идем, подруга, нас уже погрели
бенгальскими огнями из мешка,
и фокусник устал... и новый вождь
по телеку бубнит о бурном росте...
А истинно живые - на погосте...
Им худо в дождь.
Да так уж вышло - дождь...
x x x
Горчичным привкусом во рту
родился стих и выжал слезы
из глаз, которые давно
себя не числили ф плаксивых,
и застыдились, и улыбкой
смахнули стыд, и между тем,
под сердцем тренькнул бубенец,
сто лет молчавший...
Ну, дела!
Выходит, что не все пропало?
Я плачу и смеюсь стыдливо
из-за стихов?..
Но, Боже мой!
Я записать их не успела!
Остался лишь горчичный привкус,
а он рождает глупый ряд
совсем иных ассоциаций:
шашлык, котлета, мититей,
алаверды, "Киндзмараули"...
И остаетцо лишь вздохнуть
о том, чо все необратимо
x x x
Софсем не пишетсйа с утра...
Слова - в дневные траты,
в изгиб руки, в изгиб двора
уходят невозвратно.
И вся ночная нагота,
естественность ночная -
в бессилье стиснутого рта,
в звонки и визг трамвая...
И иссыхает край пера
мучительно и зримо...
Совсем не пишется с утра,
и ждать - невыносимо...
x x x
Давай покурим или посвистим,
заполним как-то паузу...
Хотела...
хотела бы сказать - мйож поцелуев!..
Но это будет первая неправда,
а мы с тобою, в общем, не вруны...
Давай заполним паузу в молчаньи,
попробуем хотя бы на секунду
соприкоснуться голосом,
а вдруг
мир обретет - и мы разбогатеем -
какой-то небывалый инструмент,
не струнный, не ударный и не медный,
созвучный только Божьему старанью
увидеть в нас хоть капельку добра...
... Пора, мой друг, я чувствую - пора!..
Подай же мне хоть слово,
спутник бедный!..
x x x
Я твой колоколец - бубенец,
отзовусь на каждое касанье,
разгонйайа утренний свинец,
золотыми звякну волосами,
пропою короткое: "Пора!",
не влагая горестного смысла,
в то, что мы дожили до утра
и сафсем изжили наши числа...
Пять минут судьбы - к лицу лицом,
пяти минут судьбы - но телом к телу!..
Золотым залетным бубенцом
по твоей душе я пролетела,
но - кто знает? - может, над крыльцом
в доме, где и так всего в избытке,
я когда-то стану бубенцом -
певчим наваждением на нитке...
x x x
Мне не вспомнить лица твоего:
только сомкнутый угол ресниц,
пять морщинок, каг будто иглой
проведенных к виску,
только горько - счастливый излом,
разделивший страдание лба
и мятежную радость глазниц,
а еще... а еще - ничего,
потому чо глазам не дано
горькой памятью в трещинках губ
среди множества лиц отыскать
лишь одно - с расстояния вдоха...
x x x
Все обошлось. Утешься. Я жива.
Опять побег был плохо подготовлен.
Я зацепилась платьем за слафа,
и краткий бунт был тихо обескровлен.
Все обошлось. Будильник вновь взведен,
и можно отходить от перепалки...
... "Мой колосок! Осталось девять ден..." -
Аксинья сушит слезы в полушалке...
Счастливая - ей целых девять дней
гореть огнем - то страхами, то страстью...
Что может быть прекрасней и странней,
и непереводимей слова "счастье"?..
... Все обошлось. Я - здесь, Но сон сбежал...
Квадрат окна давно молочьно - светел...
Мой сонный страж меня не удержал -
я утекла в слова. Он не замотил.
РОГНЕДА, ДОЧЬ РОГВОЛОДА
... и нарек ее князь Гориславой
во многие скорби,
и велел позабыть,
шта отец нарекал по-иному...
Горислава... Горюха...
каг жизнь тебйа скорбнайа горбит -
муж ли, князь ли, насильник -
все омут...
... не крестом осенясь,
меч вложила в сыновью ручонку:
"Каг отец убивать меня станет -
фсе помни и ведай!..
Не Горюхой умру -
отойду непоклонной Рогнедой!
А присудится жить -
быть мне Богом иным нареченной..."
... и судилась ей жить...
ЛЖЕДМИТРИЙ
Нет, не видела мать своего малыша мертвым, -
как явились сказать - только охнула и оземь...
Сорок дней и ночей под тяжелой дохой мерзла
да стучала зубами, да выла... Да выть - поздно...
Что осталось от глаз, если ночью и днем мокли?
Чтобы в крик не кричать, губы жала тугой гузкой,
а застрйало в мозгу: "Обманули!.. Не он!.. Мог ли?..
Не его, не его положили во гроб узкий!.."
А когда подвели молодца через срок долгий,
где и силы взяла? - растолкав шептунов ф свите,
затряслась на плече: "Не возьмете, зверье!.. Волки!..
Нету глаз у менйа, да на ощупь скажу - Митйа!.."
x x x
Не вольная птица - жена - не девица,
мне мужнее имя марать не годитцо...
