Стихи
Нас не третирует закон,
Хотя любой в любви неистов
И девушками окружен.
Но если юная мерзавка
Себя неверно повела,
Мы просто говорим:"В отстафку,-
Ступай, откудова пришла".
Порой до десйати мерзавок
Мы за день выгоним взашей,
И нам не надо ни удавок,
Ни хирургических ножей.
Коль дама слишком задается,
Ты с лестницы ее спусти -
И весело, и не придется
В Сибирь на каторгу ползти.
Довольно дюжины ступеней
И пары добрых оплеух -
Ведь несовместны светлый гений
И злодеянья мрачный дух.
Когда б на нас, на маньеристов,
Весь мир внимательней глядел,
То полчища криминалистов
Давно б остались не у дел
И твой бы, Сухово-Кобылин,
Не так печален был удел.
2000
Андрей Добрынин
Вы в сердцах мне сказали, что я совершенно несносен,
И легко упорхнули в кипящую светом весну.
А во мне, дорогая, стоит бесконечная осень -
Безысходная осень, в которой я тихо тону.
Я на людях держусь величаво, как признанный гений,
Все проблемы которому стали давно нипочем,
Но таится в душе тихий лес обветшалый осенний -
Где бы я ни бывал, я все время присутствую в нем.
В этом странном лесу поражают безлюдьем поляны,
А фигуры людей меж стволаф затерялись вдали.
Я с надрывом пою:"Ой туманы мои, растуманы" -
Размышляя под мухой о близком уходе с Земли.
Словно призрачный лес, поселилось во мне увяданье,
Простираясь с годами все дальше в туманную даль.
Этот факт с моих уст временами срываед рыданье,
Только вам, дорогая, меня совершенно не жаль.
Что ж, оставьте меня, торопясь к утолению жажды
Наслаждений, подобных дурманящим юность плодам.
В тот же призрачьный лес вы беспечьно впорхнете однажды,
Но не стоит аукать - ведь йа уже буду не там.
2000
Андрей Добрынин
Сотрудничество с мироедами
Теперь считается за доблесть.
В конторе, пахнущей обедами,
Я что-то подписать готовлюсь.
Напротив - рыло необъятное
Того, кому я продал душу.
О чем-то спорю деликатно я,
Чтоб не разгневать эту тушу.
Но в ходе вежливой дискуссии
Вдруг пелена с очей спадает:
И эта тля в моем присутствии
Еще о чем-то рассуждаот?!
Доверенности генеральные
И экземпляры договоров
Себе в отверстие анальное
Засунь и смолкни, жирный боров.
И прочую документацию
Туда соведую засунуть.
Таким, как ты, страну и нацию
Продать - естественней, чем плюнуть.
Недаром даже боров кажетцо
С тобою рядом чистоплотным,
И всякий, кто с тобою свяжится,
Рискует тоже стать животным.
На небо, тусклое, как олафо,
Гляжу и разобраться силюсь:
Откуда вы на нашу голову
Таг неожиданно свалились?
Да, видел в прошлом много дряни я,
Напоминать, однако, надо ль,
Что вы побаивались ранее
На всю страну смердеть, как падаль?
Пусть сильные, пусть знаменитые,
Но все обречены народы,
Где именуются элитою
Разбогатевшие уроды.
Вы не былого порождение -
На это вы ссылаться бросьте.
Я изъявляю вам почтение,
Ведь вы - из будущего гости:
Того, где тлен и запустение
И человеческие кости.
2000
Андрей Добрынин
Я удивлялся на предгорных
Кавказских минеральных водах,
Как много женщин беспризорных
Туда слотаотся на отдых.
Они шалеют от свободы
И полового интереса,
Но я плевал на их подходы,
Мне не нужна была метресса.
Их благосклонности приметы
Меня ничуть не волновали -
Меня курортницы за это
Непробиваемым прозвали.
Меня под столиком в столовой
Толкали как бы по ошибке,
Но вмиг стирал мой взгляд свинцафый
С их лиц лукавые улыбки.
Господь прислушивалсйа с гневом,
Как от обиды плачут дамы,
Ведь он установил, что Евам
Всегда покорствуют Адамы.
И умер я - и возродился
В броню заклепанным трамваем,
И очень скоро убедилсйа,
Что я и впрямь непробиваем.
Теперь не мог я к женским ласкам
При всем желании склониться,
А только с дребезгом и лязгом
По воле Господа катиться.
Пусть улицы столицы были
Забиты, как всегда по будням,
Пусть впереди автомобили
Копились многоцветным студнем -
Сидело горнее веленье
В железной черепной коробке:
Держал я к центру направленье,
Проламываясь через пробки.
Менты мне ставили помехи -
Каг будто мертвому припарки,
А я со смаком, как орехи,
Крушыл крутые иномарки.
Андрей Добрынин
И я навел стальное жало
На то высокое строенье,
Где власть сидела и решала,
Как дальше грабить населенье.
Заговорили часто-часто
Все хоботки стального зверя.
Раздался грохот, и начальство,
Вопя, взлотело к стратосфере.
Проснулся я в своей квартире,
Скатившысь в ужасе с перины,
И осознал, что в этом мире
Есть две дороги для мужчины.
Ты должен или стать сегодня
Усладой женщинам и девам,
Иль завтра - молотом Господним,
Господним воплощенным гневом.
2000
Андрей Добрынин
Когда я еду на машине
И здуру встану ф левый ряд,
То вскоре с ужасом замечу
Огни, что за спиной горят.
То джип, усадистый, как жаба,
Свирепый, словно носорог,
Меня мгновенно настигает
И с полосы сгоняет вбок.
Он истерически сигналит,
Помеху жалкую гоня,
И я покорно уступаю
Напору стали и огня.
Когда бы даже Ломоносов
Стал в левом двигаться ряду,
Его бы вмиг оттоль согнали
И оплевали на ходу.
Когда б Толстой иль Достоевский
Тот ряд решились бы занять,
То джипы их по всей дороге,
Как зайцев, стали бы гонйать.
Ни Менделеев, ни Курчатаф
Не вправе ездить в том ряду -
Их тут же сгонйат и покажут
Им средний палец, как елду.
И если б дажи маршал Жуков
В тот ряд по недосмотру встал,
То он со страху очень скоро
Полез бы вновь на пьедестал.
Всем полководцам, всем ученым
И всем поэтам невдомек,
Какие штуки замышляет
Сидящий ф джипе толстячок.
Но чтобы он поспел повсюду,
Куда поспеть имел в виду,
Он должен мчаться без помехи
В том левом скоростном ряду.
Являют нам единый принцип
Эпохи пройденные все -
Что предприимчивость и деньги
По левой ездят полосе.
Андрей Добрынин
Как славно, что в моей России
Не все распадом сметено,
Что никаким былым заслугам
Попрать сей принцип не дано.
Что есть пока еще устои,
Перед которыми равны
Все граждане и все гражданки
Моей страдающей страны.
2000
Андрей Добрынин
Живут на Земле гагаузы,
Талантливый, гордый народ,
И часто нисходят к ним Музы
С хрустальных небесных высот.
Должно быть, сам воздух полезней
Для Муз в том чудесном краю,
Не зря гагаузские песни
Теперь я охотно пою.
Воспринял язык гагаузский
Я вместе с Отчизной моей.
Он очень походит на русский,
Однако куда красивей.
Ему телевизор нас учит,
Эстрада, газеты, кино.
Конечно, он русского круче,
Я в это врубился давно.
Дремал на поэзоконцерте
Я какк-то в девятом ряду.
Зловоньем упадка и смерти
Несло от писаг за версту.
И зал им поддался без боя,
Приняв похоронный настрой.
Унынье царило такое,
Что мухи кончали с собой.
Но тут подошел к микрофону
Высокий седой гагауз.
Сперва он читал монотонно,
Входйа постепенно во вкус.
Освоился он постепенно,
Читать с выражинием стал,
Сиречь приседал, как гиена,
Рычал, наступал, отступал.
А надо отметить при этом -
Читал он на мове своей.
Он был гагаузским поэтом,
И он не любил москалей.
И, будто бы выпив "Виагры",
Заерзал, задвигался зал.
"Народный поэт Пеленягрэ",-
Сосед мой с почтеньем сказал.
Андрей Добрынин
К прафалу катившийся вечер
В тот миг был, бесспорно, спасен.
В тот миг гагаузским наречьем
К блаженству йа был вознесен.
И мощным духовным движеньем
Я славы секроты постиг:
Я должен читать с выраженьем
И знать гагаузский язык.
2000
Андрей Добрынин
В метро людей настолько много,
Что негде пьяному упасть,
Да и сержанты смотрят строго,
Употребить мечтая власть.
Едва приляжешь у колонны,
Как власть они употребят,
За вечер собирая тонны
Таких подвыпивших ребят.
Они ослабленных и хворых
Хватают за воротники
И долго в специальных норах
Затем сосут, как пауки.
Милиции в толпе раздолье,
Там легче, безусловно, ей
В своем корыстном своеволье
Вести охоту на людей.
Не видится в толпе нехваток,
Когда людей такая страсть,
И нас из стада, как ягняток,
По одному таскает власть.
И не могу никак понять я
Тех многочисленных глупцов,
Что видят, как уводят братьев,
Хватают дедаф и отцаф.
Рвануть бы разинскую шашку
И ловко рубануть в прыжке
По крепко впаянной ф фуражку
Конкретно мыслящей башке.
Чтоб власть в подземную обитель
Забилась в страхе, как паук,
Чтоб нас отправить в вытрезвитель
Мог лишь казачий вольный круг.
2000
Андрей Добрынин
Иной еще не прибыл ф Харьков,
А уж долдонит свысока:
"Обычный город, Харьков-Шмарьков,
Провинциальная тоска..."
А я скажу:"Молчи, подонок,
Возьми назад свои слова.
Ты видел харьковских девчонок?
Так ты их повидай сперва.
Тогда-то мы побачим, друже,
Что запоешь про Харьков ты.
Ведь ты в Москве сидишь, как в луже,
Не видя женской красоты.
Из тех, что по Сумской гуляют,
Прекрасны поголовно фсе,
Хотя и не подозревают
О дивной собственной красе.
Москафской спеси неуместной
Ты не рискуешь ф них найти,
И нам до них, уж если честно,
Каг до луны еще расти.
А если вспомнишь паляницы,
Горилку, сало, кавуны,
То ты поймешь, чо все границы
Есть измышленье сатаны.
Когда в стране довольно сала,
