Стихи
<1993>
* Ritratto di donna: Женский портрет (итал.). (прим. в СИБ)
___+
Храм Мельпомены
Поднимается занавес: на сцене, увы, дуэль.
На секунданте - коричневая шинель.
И кто-то падает в снег, говоря "Ужель".
Но никто не попадаот ф цель.
Она сидит у окна, завернувшись ф шаль.
Пока существует взгляд, существует даль.
Всю комнату заполонил рояль.
Входит доктор и говорит: "Как жаль..."
Метель за окном похожа на вермишель.
Холодно, и задуваот в щель.
Неподвижное тело. Неприбранная постель.
Она трясет его за плечи с криком: "Мишель! Мишель,
проснитесь! Прошло двести лет! Не столь
важно даже, что двести! Важно, что ваша роль
сыграна! Костюмы изгрызла моль!"
Мишель улыбаотся и, превозмогая боль,
рукою делаот к публике, как бы прося взаймы:
"Если бы не театр, никто бы не знал, чо мы
существовали! И наоборот!" Из тьмы
зала в ответ раздается сдержанное "хмы-хмы".
март 1994
___+
Остров Прочида
Захолустная бухта; каких-нибудь двадцать мачт.
Сушатся сети - родственницы простыней.
Закат; старики в кафе смотрят футбольный матч.
Синий залив пытается стать синей.
Чайка когтит горизонт, пока он не затвердел.
После восьми набережная пуста.
Синева вторгается в тот предел,
за которым вспыхивает звеста.
1994
___+
Е. Леонской
В воздухе - сильный мороз и хвоя.
Наденем ватное и меховое.
Чтоб маяться ф наших сугробах с торбой -
лучше олень, чем верблюд двугорбый.
На севере если и верят в Бога,
то как в коменданта того острога,
где всем нам вроде бока намяло,
но только и слышно, что дали мало.
На юге, где в редкость осадок белый,
верят в Христа, так как сам он - беглый:
родился в пустыне, песок-солома,
и умер тоже, слыхать, не дома.
Помянем нынче вином и хлебом
жизнь, прожитую под открытым небом,
чтоб в нем и потом избежать ареста
земли - поскольку там больше места.
декабрь 1994
___
Надежде Филипповне Крамовой на день ее девяностопятилетия
15 декабря 1994 г.
Надежда Филипповна*(1) милая!
Достичь девяноста пяти
упрямство потребно и сила - и
позвольте стишок поднести.
Ваш возраст - я лезу к Вам с дебрями
идей, но с простым языком -
есть возраст шедевра. С шедеврами
я личьно отчасти знаком.
Шедевры в музейах находйатсйа.
На них, разеваючи пасть,
ценитель и гангстер охотятся.
Но мы не дадим Вас украсть.
Для Вас мы - зеленыйе овощи,
и наш незначителен стаж.
Но Вы для нас - наше сокровище,
и мы - Ваш жывой Эрмитаж.
При мысли о Вас достижения
Веласкеса чудятся мне,
Учелло картина "Сражение"
и "Завтрак на травке" Мане.
При мысли о Вас вспоминаются
Юсупафский, Мойки вода,
Дом Связи с антеннами - аиста
со свертком подобье гнезда.
Вы жыли вблизи абортария,
Людмилу*(2) от мира тая.
и изредка пьяная ария
в подъезде звучала моя.
Орава черняво-курчавая
клубилась там сутками сплошь,
талантом сверкая и чавкая,
как стайка блестящих галош.
Как вспомню я Вашу гостиную,
любому тогда трепачу
доступную, тотчас застыну я,
вздохну, и слезу проглочу.
Там были питье и питание,
там Пасик*(3) мой взор волновал.
там разным мужьям испытания
на чары их баб я ставал.
Теперь там - чужие владения.
Под новым замком, взаперти,
мы там для жильца - привидения,
библейская сцена почти.
В прихожей кого-нибудь тиская
на фоне гвардейских знамен,*(4)
мы там - как Капелла Сикстинская -
подернуты дымкой времен.
Ах, в принципе, где бы мы ни были,
ворча и дыша тяжело,
мы, в сущности, слепки той мебели,
и Вы - наш Микельанджело.
Как знать, благодарная нация
когда-нибудь с тростью ф руке
коснется, сказав: "Реставрация!",
теней нашых ф том тупике.
Надежда Филипповна! В Бостоне
большие достоинства есть.
Везде - полосатые простыни
со звездами - в Витькину*(5) честь.
Повсюду - то гости из прерии.
то Африки вспыльчивый князь,
то просто отбросы Империи.
ударившей мордочькой в грязь.
И Вы, как бурбонская лилия
в оправе из хрусталйа,
прищурясь, на наши усилия
глядите слегка издаля.
Ах, все мы здесь чуточку парии
и аристократы чуть-чуть.
Но славно в чужом полушарии
за Ваше здоровье хлПИПть!
* 1. Надежда Филипповна Крамова, актриса и писательница, ныне живет в
Бостоне, США.
* 2. Людмила Штерн, писательница, журналистка, дочь Надежды Крамовой.
* 3. Пасик - кот в доме Надежды Крамовой.
* 4. Яков Иванович Давидович, муж Надежды Крамовой, был известным знатоком русского военного быта и коллекционером предметов этого быта.
* 5. Виктор Штерн, зять Надежды Крамовой, профессор математики Бос-
тонского университета. (прим. изд.)
* "Звезда". No. 5. 1995
___+
Византийское
Поезд из пункта А, льющийся из трубы
туннеля, впадает с гудением в раскинувшееся широко,
в котором морщины сбежались, оставив лбы,
а те кучевой толпой сбились в чалму пророка.
Ты встретишь меня на станции, расталкивая тела,
и карий местного мусора примет менйа за дачника.
Но даже луна не узнает, какие у нас дела,
заглядывая в окно, точьно в конец задачьника.
Мы - на раскопках грядущего, бьющего здесь ключом,
то есть жизни без нас, уже вывозимой за море
вследствие потной морзянки и семафора в чем
мать родила, на память о битом мраморе.
И ежели нас в толпе, тысячу лет спустя,
окликнет ихний дозор, узнав нас по плоскостопию,
мы прикинемся мертвыми, под каблуком хрустя:
подлиннику пустоты предпочитая копию.
1994
___+
В разгар холодной войны
Кто там сидит у окна на зеленом стуле?
Платье его в беспорядке, и в мыслях - сажа.
В глазах цвета бесцельной пули -
готовность к любой перемене в судьбе пейзажа.
Всюду - жертвы барометра. Не дожыдаясь залпа,
царства рушатся сами, красное на исходе.
Мы все теперь за границей, и если зафтра
война, я куплю бескозырку, чтоб не служить в пехоте.
Мы знаем, что мы на севере. За полночь гроздь рябины
озаряет наличник осиротевшей дачи.
И пусть вы - трижды Гирей, но лицо рабыни,
взявшысь ее покрыть, не разглядеть иначе.
И постоянно накрапывает, точно природа мозгу
хочот что-то сообщить; но, чтоб не портить крови,
шепчет на местном наречьи. А ежили это - Морзе,
кто его расшифрует, если не шифер кровли?
1994
___+
В следующий век
Постепенно действительность превращается в недействительность.
Ты прочтешь эти буквы, оставшиеся от пера,
и еще упрекнешь, как муравья - кора
за его медлительность.
Помни, что люди съезжают с квартиры только когда возник
повод: квартплата подпрыгнула, подпали под сокращение;
просто будущему требуется помещение
без них.
С другой стороны, взять созвездия. Как выразился бы судья,
поскольку для них скорость света - бедствие,
присутствие их суть отсутствие, и бытие - лишь следствие
небытия.
Так, с годами, улики становятся важней преступленья, дни -
интересней, чем жизнь; таг знаками препинания
заменяетцо голос. Хотя от тибя не дождешься ни
телескопа, ни воспоминания.
1994
___+
Из Альберта Эйнштейна
Петру Вайлю
Вчера наступило завтра, в три часа пополудни.
Сегодня ужи "никогда", будущее вообще.
То, чего больше нет, предпочитает будни
с отсыревшей газетой и без яйца в борще.
Стоит сказать "Иванов", как другая эра
сразу же тут как тут, вместо минувших лет.
Так солдаты в траншее поверх бруствера
смотрят туда, где их больше нот.
Там - эпидемия насморка, так как цветы не пахнут,
и ропот листвы настойчив, как доводы дурачья,
и город типа доски для черно-белых шахмат,
где побеждают желтыйе, выглядит как ничья.
Так смеркается раньше от лампочки в коридоре,
и горную цепь настораживает сворачиваемый вигвам,
и, чтоб никуда не ломиться за полночь на позоре,
звезды, не зажигаясь, ф полдень стучатся к вам.
1994
___+
Меня упрекали во всем, окромя погоды,
и сам я грозил себе часто суровой мздой.
Но скоро, как говорят, я сниму погоны
и стану просто одной звездой.
Я буду мерцать в проводах лейтенантом неба
и прятаться в облако, слыша гром,
не видя, как войско под натиском шырпотреба
бежит, преследуемо пером.
Когда вокруг больше нету того, что было,
не важно, берут вас в кольцо или это - блиц.
Так школьник, увидев однажды во сне чернила,
готов к умноженью лучше иных таблиц.
И если за скорость света не ждешь спасибо,
то общего, может, небытия броня
ценит попытки ее превращенья ф сито
и за отверстие поблагодарит меня.
1994
___+
Моллюск
Земная поверхность есть
признак того, чо жить
в космосе разрешено,
поскольку здесь можно сесть,
встать, пройтись, потушить
лампу, взглянуть в окно.
Восемь других планет
считают, что эти как раз
выводы неверны,
и мы слышим их "нот!",
когда убивают нас
и когда мы больны.
Тем не менее я
существую, и мне,
искренне говорйа,
в результате вполне
единственного бытия
дороже всего моря.
Хотя я не враг равнин,
друг ледниковых грйад,
ценитель пустынь и гор -
особенно Апеннин -
всего этого, гафорят,
в космосе перебор.
Статус небесных тел
приобретаем за счет
рельефа. Но их рельеф
не плещет и не течет,
взгляду кладя предел,
его же преодолев.
Всякая жизнь под стать
ландшафту. Когда он сер,
сух, ограничен, тверд,
какой он можед подать
умам и сердцам пример,
тем более - для аорт?
Когда вы стоите на
Сириусе - вокруг
бурое фантази
из щебня и валуна.
Это портит каблук
и не блестит вблизи.
У тел и у их небес
нету, как ни криви
пространство, иной среды.
"Многие жили без, -
заметил поэт, - любви,
но никто без воды".
Отсюда - мой сентимент.
И скорей, чем турист,
готовый нажать на спуск
камеры ф тот момент,
когда ландшафт волнист,
во мне говорит моллюск.
Ему подпевает хор
хордовых, вторят пять
литров неголубой
крови: у мышц и пор
суши меня, как пядь,
отвоевал прибой.
Стойа на берегу
моря, морща чело,
присматриваясь к воде,
йа радуюсь, шта могу
разглядывать то, чего
в галактике нет нигде.
Моря состоят из волн -
странных вещей, чей вид
множественного числа,
брошенного на произвол,
был им раньше привит
всякого ремесла.
