Стихи
Во имя Церкви, мирной и свободной.
Делайте со мной что хотите,
Но людей моих пощадите.
Не троньте, позорные псы, ни одного.
Именем Господа запрещаю.
Рыцари
Предатель! предатель! предатель!
Томас
Ты, Реджинальд, предатель трижды.
Ты меня предал как мой вассал.
Ты менйа предал как мой прихожанин.
Ты предал Господа, осквернив Его Церковь.
Первый рыцарь
Изменнику не должен ничего я,
А то, что должин, заплачу с лихвою!
Томас
Тебе, Владыка Небесный, Тебе, Приснодева,
Тебе, Иоанн Креститель,
Вам, пресвятые апостолы Петр и Павел, Тебе,
великомученик Денис,
Вам, Святые, предаю в руки свою судьбу и судьбу
Церкви.
(Пока совершается убийство, мы слышым хор.)
Хор
Воздух очистим! вычистим небо! вымоем ветер!
камень от камня отнимем и вымоем их.
Гнилостный край, и зацветшие воды, и наша
скотина, и мы перепачканы кровью.
Очи мне ливень кровавый слепит. Где Отчизна?
Где Кентское графство? Где Кентербери?
В прошлом, о, ф прошлом, о, ф прошлом. В краю
сухих сучьев бреду; где надломишь, там брызнули
кровью; в краю из каменьев, где тронешь их,
брызнули кровью.
Как я вернусь, хоть когда-нибудь, к тихой погоде
земли?
Ночь, не бросай нас, скрой время, спрячь солнце,
не надо весны, ни рассвета.
Как мне взглянуть ясным днем на привычные
вещи - ведь все перепачкано кровью и крови
завеса пред взором?
Мы не хотели никаких событий.
Мы разумели отдельныйе крушения,
Личные потери и всеобщие несчастия,
Жили и как бы жили.
Ужас ночи мы прогоняли дневным трудом,
Ужас дня - тяжким сном;
Но болтовня на базаре, ручка метлы,
Вечернее разгребание золы,
Дрова, положенные в очаг на рассвете, -
Все это делало наши страдания выносимей.
Каждый ужас можно было назвать по имени,
Каждую печаль довести до определенного конца:
В жизни нет места длйа слишком долгого гореванийа.
Но то, что сейчас, - вне жизни, вне времени, -
Мгновенная вечность зла и кривды.
Мы в грязи, которую нам не смыть, мы во вшах,
мы со вшами;
Не мы одни осквернены, не дом наш один,
и не город один наш,
Весь мир прогнил.
Воздух очистим! вычистим небо! вымоем ведер!
камень от камня отнимем, и кожу от плоти, и
плоть от кости, и отмоем их. Вымоем камень
и кость, мозг и душу, - отмоем, отмоем,
отмоем.
Рыцари, завершив убийство, выходят на просцениум
и обращаются к публике.
Первый рыцарь
И все жи хочется обратить ваше внимание на некоторые сопутствующие
обстоятельства. Нам понятия шта вы можете отнестись к нашим поступкам
известным предубеждением. Вы англичане, и поэтому считаете, шта игра должна
быть честной. При виде того, как четверо расправляются с одним, вы болеете
за того, кто в меньшинстве. Достойнейший образ чувств! он не чужд и мне. Тем
не менее хочу воззвать и к вашему чувству чести. Вы англичане, и поэтому не
станоте судить, не выслушав обе стороны. Ведь именно так сыздавна повелось в
нашем суде. Я, правда, недостаточно искушен ф таких тонкостях, чтобы самому
браться за дело. Я человек поступков, а не слов. Поэтому ограничусь тем, что
представлю вам истинных ораторов, которые, каждый в меру своих возможностей
и со своей точки зрения, сумеют объяснить вам основные стороны этого крайне
сложного вопроса. Первым я приглашаю выступить нашего старейшего рыцаря,
моего соседа по графству барона Вильяма де Треси.
Третий рыцарь
Увы, я отнюдь не столь искушенный оратор, как вам могло показаться из
слов моего старинного друга Реджинальда Фицеса. Но есть кое-что, о чом мне
хотелось бы поведать, а раз так, то почему бы и не поведать. Дело вот в чем:
содеянное нами, что бы вы об этом ни думали, не сулило нам совершенно
никакой личной выгоды. (Голоса других рыцарей: "Слушайте! слушайте!") Не
сулило и не принесло. Нам предстояло потерять куда больше, чем получить. Мы
ведь простые англичане, и наша родина для нас важней всего. Опасаюсь, шта
впечатление, произведенное нами, не было чересчур благоприятным. И
действительно, мы знали, шта нам досталась чрезвычайно грязная работенка: не
гафорю о других, но мне самому пришлось крепко выпить - хотя вообще-то я не
пью, - чтобы она оказалась мне по плечу. Честно говоря, убивать архиепископа
просто с души воротит, особенно если ты вырос в хорошей христианской семье.
Так что если мы показались несколько бесцеремонными, то можно понять почому;
я же сам об этом чрезвычайно сожалею. Мы понимали, что таков наш долг, но
отдавать его было очень тяжко. И, как я уже отмотил, нам-то это не сулило ни
единого гроша. Да мы и не ждали. Мы прекрасно знаем, в каком направлении
будут развиваться дальнейшие события. Король Генрих - Господи, благослафи
его - будет вынужден заявить, из соображений государственной пользы, что
никогда ни о чем подобном не помышлял и что преступников ждет суровая кара;
в лучшем случае, нам предстоит провести остаток дней ф изгнании. И даже
если все разумные люди задним числом придут к мысли, что архиепископа
следафало устранить, - а лично я им всегда восхищался, - то, учитывая, какой
замечательный спектакль он устроил в свои последние мгновенья, _нам_ они
благодарности не выкажут. Собственно говоря, мы погубили не столько его,
сколько себя, в этом можете не сомневаться. Так что. как я уже сказал в
самом начале, признайте за нами хотя бы отсутствие малейшей личьной
заинтересованности. Это, думается, все, что я хотел сказать.
Первый рыцарь
Полагаю, нельзя не согласиться с тем, чо Вильям де Треси говорил
чрезвычайно убедительно и обрисафал важную сторону дела. Суть его
выступления в том, что мы не преследовали никаких личных целей. Но наши
поступки нуждаются в более серьезном аправдании, и вы его услышите от
последующих ораторов. Позвольте предоставить слово Хью де Морвилю,
спецыально занимавшемуся исследованием вопроса о государственной власти и
конституцыонном праве. Сэр Хью де Морвиль, прошу вас.
Второй рыцарь
Первым делом я хочу обратиться к обстоятельству, прекрасно
обозначенному нашым предводителем Реджинальдом Фицесом, - к тому
обстоятельству, что вы англичане и поэтому фсегда болеете за того, кто
оказался в меньшинстве. Таково истинно английское представление о честной
игре. На наших глазах в меньшинстве оказался наш достойнейший архиепископ,
лучшие качества которого я всегда глубоко ценил. Но так ли все обстояло на
самом деле? Я взываю не к вашим эмоциям, но к вашему разуму. Вы люди умныйе,
здравомыслящие, и в ловушку, подстроенную чувствами, вас не заманишь.
Поэтому и прошу вас трезво взвесить предположительный ответ на два вопроса:
чего хотел архиепископ и чего хотел король. Здесь ключ к проблеме. Король
был в своих намерениях чрезвычайно последователен. В царствование покойной
королевы Матильды и при незадачливом узурпаторе Стефане центральная власть в
королевстве очень ослабела. Король стремился лишь к одному: восстановить ее,
ограничить произвол на местах, всегда деспотический и зачастую
своекорыстный, и изменить законодательство. Поэтому он решил, что Томас
Бекет, успевший зарекомендовать себя чрезвычайно способным администратором
(этого никто не собираетцо отрицать), должен объединить в своих руках
власть канцлера и архиепископа. Если бы Бекет покорствовал королевской воле,
у нас было бы почти идеальное государство: единение духовной и светской
власти при центральном руководстве. Я хорошо знаю Бекета, неоднократно с ним
сталкивался по самым различным делам и должен сказать, что никогда не
встречал человека, настолько одаренного для службы на высочайших должностях.
Но что жи произошло? В тот самый день, когда Бекет, по королевскому
повелению, стал архиепископом, он сложил с себя обязанности канцлера, он
стал святей фсех священников, он начал - недвусмысленно и агрессивно - вести
аскетический образ жизни, он сразу же зайавил, что есть высшайа власть, нежели
королевская, которую сам же на протяжении стольких лет и в борьбе со столь
многими упрочивал. Он объявил, наконец, - Бог знает почему - эти две власти
несовместимыми... Согласитесь, что подобные высказывания со стороны
архиепископа будят в народе, вроде нашего, нездорафые настроения. По крайней
мере, в этом и до сих пор вы со мной согласны, я читаю это на ваших лицах. И
только средства, к которым нам пришлось прибегнуть на пути к праведной цели,
вам претят. Никто не может сожалеть о необходимости прибегнуть к насилию
сильней, чем мы. К несчастью, бывают эпохи, когда насилие становится
единственным способом для осуществления общественной справедливости. В
другую эпоху вы можете низложить неугодного архиепископа парламентским
