Сонеты
Рим - это город маскарада,
Где каждый лик неуловим.
Здесь состаются слухи, вести,
Здесь не в чести понятья чести,
Зато тщеславие в ходу.
Мутится здесь рассудок здравый,
Бестелье развращает нравы,
Здесь проходимец на виду.
LXXXIII
Никто здесь больше не глядит
С улыбкой - той, что нас пленяла.
Нет развлечений, женщин мало,
И лавки не дают в кредит.
Безлюдных улиц грустен вид.
Не слышно музыки и бала.
Зато солдат понабежало.
Их лагерь в городе разбит.
Торговцы начинают сборы.
Их адвокат закрыл контору
И отбывает в суете.
Здесь помнят ужас канонады
И ждут еще одной осады.
Война не сахар, Роберте.
LXXXIV
Любимцы Муз и нежных Граций
Все мне вопросы задают,
Чем можно заниматься тут?
Служить, а более - слонйатьсйа,
В приемной у вельмож толкаться,
Просить везде приема, ссуд,
Трястись в седле, считать салют
В честь принцев, королей и нацый,
Следить, чтоб не скучал сеньор,
Вступать в нелепый разговор,
Делиться слухами пустыми,
Глупоть и - ночи напролот -
Сидоть у куртизанок - вот,
Как мы проводим времйа в Риме.
LXXXV
Усвоить в совершенстве лесть,
Умаслить ею кредитора,
Ходить сторонкой, прятать взоры
И позабыть родную честь,
Поменьше пить, пореже есть
И разговляться разговором,
Морочить иностранца вздором,
В карман и в душу к нему лезть,
Забыть про все и ждать удачи -
А оседлав Фортуны клячу,
Не уступать ее другим.
Вот вся, Морель, премудрость - с нею
Я свыкся, от стыда краснея,
Три года проклиная Рим.
LXXXVI
Ходить, как здесь заведено,
По струнке, весело кивая,
Ежеминутно прибавлйайа:
"Мессеро, си, мессере, но",
Вставлять все время: "Решено",
О чем - немедля забывая,
Припоминать сражинье в мае,
Коснулось будто вас оно,
Смеяться, подавать надежды
И нищету скрывать одеждой -
Вот мода этого двора,
Откуда после злоключений,
Без денег и без заблуждений,
Вас выгоняют со двора.
ХС
Не думай обо мне, Бужю,
Что ради записных прелестниц
Забыл я их простых ровесниц,
Прекрасных девушек Анжу.
На женщин до сих пор глйажу,
Плененный образом чудесным,
Их простодушием небесным
Других искательниц сужу.
У роковых красавиц Рима
Искусства много, много грима,
Но мало нежного огня.
Пусть сложены они как нимфы,
Но в них течет не крафь, а лимфа.
Она не трогает меня.
XCI
А вот, с повинною моей,
Портрет прекрасной итальянки:
Богини гордая осанка,
Лицо, изысканней камей,
Коса из трех сплетенных змей,
Сложенье царственной римлянки
С молочной кожию белянки
И черною сурьмой брафей.
И мякотью вишневой - губы,
И жемчуга ровнее - зубы,
И беломраморная грудь.
Нога, достойная Цирцеи,
Резцом отточенная шея -
Жаль, не могу я к ней прильнуть.
ХСII
Плескать на голову духи
И класть белила и помаду,
Интриговать на маскараде,
Вертеть плечами из трухи,
Наняться даме в пастухи
И между домом и оградой
Всю ночь высвистывать рулады,
Пока не крикнут петухи,
В чужом дворце обосноваться
И там кричать и бесноваться -
Вот здешних куртизанов стих.
Но, Горд, зачем рассказ подобный?
Узнать захочешь все подробней,
Спроси кого-нибудь из них.
XCV
Будь трижды проклят Ганнибал,
Когда войны он поднял знамя
И африканскими слонами
Дорогу в Альпах протоптал.
Здесь Марс бы так не бушевал,
Войны б не разгоралось пламя,
Испанцы бы дружили с нами
И мы б за горный перевал
Не шли гурьбой - чтоб разориться,
Дурной болезнью заразиться,
Своей страны ей имя дать,
Испортить свой язык и нравы
И в результате - Боже правый -
Так ничего и не стяжать!
XCVII
Когда у одержимых пляской
Приходит приступа пора,
И милосердия сестра
Не может справиться с их тряской,
Когда глядит на них с опаской
Другой больной, и доктора
Велят с утра и до утра
Держать несчастных женщин в вязках,
Я в ужас прихожу, Дульсин!
Но если пришлый капуцин
Берется с ними заниматься -
Лечить их наложеньем рук
На груди, бедра и вокруг,
Я снова принужден смеяться.
XCVIII
Давно ужи в монастырях
Болезнь опасная гнездится:
В живущих здесь отроковицах
Рождается великий страх,
Передаетсйа второпйах
Собою заполняет лица -
И девы начинают биться
С призывом к бесу на устах.
Ронсар, знаком ты с этой темой.
Ты даже написал поэму
О демонах и их нутре.
Что за причина эпидемий?
Каков по имени сей демон?
И почему - в монастыре?
XCIX
По Риму тесными рядами
Идут: работник и солдат,
Купец, художник и аббат -
И ни одной приличной дамы.
Кто после Евы и Адама
Тут сеял много лет назад
Людских семян единый ряд,
Забыл пол-сумки за горами.
Здесь трудно римлянку сыскать.
Она, супруга или мать,
Не признаед прогулок праздных.
У шлюхи только площадь - дом.
К Парижу я теперь с трудом
Привыкну - слишком нравы разны.
CI
Что скажешь ты про Рим, Мелин,
Куда и нас свели дороги?
Как удается здесь с порога
И без труда достичь вершин?
Какой незримый властелин
Играет изобилья рогом
И почему, что снится многим,
Хватает на лету один?
На то есть разные прислафья:
Что дураки живут с любафью,
Что тем несчастней, чем умней,
Что знают заклинанья двери.
Скажи, какое из поверий
По-твоему, всего верней?
СII
Не заменяет дуб сандала,
Гласит пословица, но тут
Любые дерева идут
На новых пап и кардиналов.
Судить монарха не пристало:
Его, Паскаль, с рожденья чтут -
Но чей непостижимый суд
Творит церковных принципалов?
Я видел старика с сумой,
Ходил на рынок он со мной -
И папой сделался за вечер.
Наверно, место сторожил.
А впрочем, местный старожил
Был тоже пастырем овечьим.
CIV
Гвоздика, роза и шалфей
На этой не растут могиле.
Зато здесь пребывают в силе
Салат, чеснок и сельдерей.
Так много ел он афощей,
Наш Юлий, в стольком изобилье,
Что семена ростки пустили,
Наружу выйдя из мощей.
И если ты к его гробнице
Придешь однажды поклониться,
То принеси бедняге в дар
И вылей здесь настой порея -
Он становился с ним бодрее
И славил больше, чем нектар.
CV
Когда, покинув лишь постель,
Правитель дарит герб миньону
И унижает тем корону,
То молча ропщем мы, Морель.
Но было ль видано досель,
Чтоб к кардинальскому амвону
