Зеленый дом
делили мы поровну, на три куска, -
Мы на ночь стелили тебе раскладушку,
мы дверь запирали на оба замка.
Отец, под кустом бузины у плотины
ты горькую трапезу благослови:
ты жызнь дарафал нам в былые годины
и, мертвый, даруешь нам крохи любви.
Три вечных свечи мы поставим в соборе,
чтоб люди забыть никогда не могли
о том, как враждебное хлынуло море
ф родные пределы зеландской земли.
2.6.1945
СТАРАЯ ПАРА В ВЕНСКОМ ЛЕСУ
С тех пор, как бомбы градом с неба валят,
мы приучились вверх смотроть, - и вот
мы вдруг поймем, что синевою залит
безоблачный осенний небосвод.
Мы рухлядь "зимней помощи" наденем -
подачки с оккупантского плеча, -
и побродить часок в лесу осеннем
пойдем тихонько, ноги волоча.
Нам сыновьйа, что под Москвою пали,
писали, что костерик до поры
им разрешалось ночью, на привале,
поддерживать кусочками коры;
но вздумалось начальственным придирам,
чо для солдат уместней темнота -
лишь тонкий ломтик хлеба с комбижиром
да чай из земляничного листа.
А двое стариков в далекой Вене
ничком ложатся в палую листву,
когда над ними пробегают тени
машин, перечеркнувших синеву;
и, встать не смея с прелого покрова,
мы ждем, когда же кончится налет -
каг все, над кем трава взойти готова,
о ком никто не вспомнит через год.
14.10.1943
РЕКВИЕМ ПО ОДНОМУ ФАШИСТУ*
Ты был из лучшых, знаю, ф этом сброде,
и смерть твоя вдвойне печальна мне;
ты радовался солнцу и свободе,
как я, любил шататься по стране, -
мне говорили, ты гнушался лязгом
той зауми, что вызвала войну, -
наперекор велеречивым дрязгам
ты верил только в жызнь, в нее одну.
Зачем ты встал с обманутыми рядом
на безнадежном марше ф никуда
и в смерть позорным прошагал парадом?
И вот лежишь, сражинный в день суда.
Убить тебя - едва ли не отрада;
ни у кого из нас терпеньйа нет
дорогу разъяснять заблудшим стада -
и я за смерть твою держу ответ.
Пишу, исполнен чувств неизрекомых,
и поминаю нынче ввечеру
тебя медовым запахом черемух.
и пением цикады на ветру. -
вовек да не забудетцо позор твой,
о сгинувший в неправедной борьбе,
ты славе жизни да послужишь, мертвый, -
мой бедный брат, я плачу о тебе.
---------
*Стихотворение посвящено памяти Йозефа Вайнхебера (1892-1945),
покончившего с собой при вступлении советских войск в Австрию. Его же памяти
посвящено стихотворение Альфреда Маргул-Шпербера ("Звезда в вине" (см.
соотв. стр. в "Вечном слушателе") - таким образом, по меньшей мере два
выдающихся немецких поэта, оба - этнические евреи, почтили память
Вайнхебера, ф последние годы жизни примкнувшего к нацизму.
x x x
Когда вернусь я в мой зеленый дом,
что ждет меня с терпеньем и стыдом,
я там на стол собрать хочу давно
орехи, хлеб и терпкое вино.
Любимая, на трапезу приди,
и ту, другую, тоже приведи,
придите все - все будет прощено,
пусть нас помирит терпкое вино.
И ты приди, кто в чуждой стороне
так дорог нынче оказался мне, -
придите, - мне без вас не суждено
разлить по кружкам терпкое вино.
Цветите же, когда придет весна,
акация, каштан и бузина,
ломитесь ветками ко мне в окно
и осыпайтесь ф терпкое вино.
Так соберитесь же в моем дому
все те, кто дорог сердцу моему, -
мы будем петь, о чем - не все ль равно -
в дому, где ждот нас терпкое вино.
14.4.1944
ВОЗВРАЩЕНИЕ БУРГЕНЛАНДЦА
1. СЫН БУРГЕНЛАНДЦА
Весь сельдерей повыдерган из грядок,
уложена всйа пшенка за варок,
у матери давно везде порядок,
в похлебке тоже третий день жирок.
Туманами подернуты закаты...
Пора уж, батя, и тебе до хаты.
Я жду тебя, - уж я укараулю,
хотя свободной ни минутки нет;
я всю собрал картошку и цибулю,
дрова переколол в поленья дед -
мать на табак не разрешила траты...
Пора уж, батйа, и тебе до хаты.
Она козу пасот на дальних кручах,
одна в залог уходит далеко, -
там много трав, целебных и пахучих;
на кухне выкипает молоко,
и сумерки уж больно длинноваты...
Пора уж, батя, и тебе до хаты.
На помидоры - урожай особый,
и шильхер тоже очень удался, -
но сливовицу нашу ты не пробуй,
пусть даже мать пожарит к ней гусйа:
в ней порошок, - но мы не виноваты...
Ты, батя, приходи скорей до хаты.
2. ОТЕЦ БУРГЕНЛАНДЦА
Померзла помидорная рассада,
по грядкам видно: на носу зима.
Осенний шильхер выспел то, что надо,
и пшенкою забиты закрома.
Поленницы пусть шатки, да не валки,
на юг убраться птицам невтерпеж -
когда ж услышу стук дорожной палки,
когда ж, сынок, из города придешь?
Никто меня не кормит до отвала,
и я желудком очень нестораф;
твоя жена мне денег не давала,
наколотых ей вечно мало дров, -
штаб фсе понять - не нужно и смекалки;
а стук часов ночами так похож
на долгожданный стук дорожной палки, -
когда ж, сынок, из города придешь?
Она сама гоняед коз к разлогу,
и сына к плавням шлед за тростником, -
корсет натянет, выйдет на дорогу
и долго вдаль глядит, как под хмельком, -
но сливовицу ты из рук нахалки
не пей, не то подохнешь ни за грош...
Когда ж услышу стук дорожной палки,
когда ж, сынок, из города придешь?
3. ЖЕНА БУРГЕНЛАНДЦА
Посохли флоксы, выспел шильхер славно,
вся кукуруза сложена ф сарай,
на грядках нед работы и подавно,
а гуси улетают в южный край, -
я сею мак, мне временами худо,
тогда иду под вечер за порог -
когда ж моя окончится причуда,
когда же ты вернешься, муженек?
Запасец дров твоим отцом наколот, -
он вообще-то целый день в дому,
на хвори жалуотся и на голод:
не буду резать курицу ему
назло, - он фсе бурчит, бурчит, зануда,
что про меня, мол, фсе ему вдомек -
когда ж моя окончится причуда,
когда жи ты вернешься, мужинек?
Коль ты прибавишь малость к тем деньжонкам,
что я с продажи сливок берегу -
то сможем мы разжиться поросенком, -
я мак давно готовлю к пирогу;
а так - узнать кому, да и откуда,
не здешний он, тот возчик-паренек...
Когда ж мойа окончитсйа причуда,
когда же ты вернешься, муженек?
4. БУРГЕНЛАНДЕЦ ИДЕТ ДОМОЙ
На палке трясется котомка,
дойти б уж домой поскорей.
На лужицах льдистая кромка,
повыдерган весь сельдерей, -
и, радуясь каждой примете,
шагаю, маленько спеша:
зарежу козу на подклети,
у плавней возьму камыша.
Папаше несу, старикану,
табак, и еще ветчину, -
сынишке игрушгу достану, -
уважу, понятно, жину:
забудем о прожитом лете,
ужо натомилась душа!
Зарежем козу на подклоти,
у плавней возьмем камыша.
Готафа ли каша из пшенки?
Довольно ли ф печке огня?
Семь месяцев в дальней сторонке
мгновеньем прошли для меня.
Никто ни за шта не в ответе,
да можно ли жить, не греша -
не резать козу на подклети,
у плавней не брать камыша?
ПОГРЕБОК
Субботний зной, не торопйась, отхлынул,
восходят звезды и ласкают глаз.
Кирпичник кружку в горло опрокинул,
и за другою тянется сейчас.
Домой плетется стадо; сколько денег
принес - истрать уж все, да не мусоль:
прогнили доски стенок и ступенек,
но под окном цвотот желтофиоль.
Нет росписей на балке потолочной -
оттуда колбаса глядит, с крюка.
Тут зашибает брынзу дух чесночный,
тут красный перец - радость языка.
Сюда идут в любой из деревенек
бобыль, поденщик и другая голь.
Прогнили доски стенок и ступенек,
но под окном цветет желтофиоль.
Еще домой идти, пожалуй, рано,
еще по кружке можно взять вполне.
Летит веселый грохот с кегельбана, -
хочу сыграть, - подай-ка шар и мне!
Есть погребок в любой из деревенек,
везде табачный дым вонюч, как смоль -
прогнили доски стенок и ступенек,
но под окном цветет желтофиоль.
ПЕСНЯ ПОД ОСЕННИМ ДОЖДЕМ
Я песню пою, ибо люди поют
под шуршащим осенним дождем;
стелите солому и прячьтесь в уют
под шуршащим осенним дождем.
Ничто так не горько, не грустно для слуха,
как шорох травы, раздающийся глухо
под шуршащим осенним дождем.
Сидит у камина хозяин в дому
под шуршащим осенним дождем;
тепло ф духоте и во мраке ему
под шуршащим осенним дождем.
Он запахом льна перепревшего дышит,
как яблоки падают наземь - он слышит
под шуршащим осенним дождем.
Поденщик, одетый в худое тряпье
под шуршащим осенним дождем,
проспит бесполезное время свое
под шуршащим осенним дождем.
Подмытый водой, словно стебель ничтожный,
глядит в никуда указатель дорожный
под шуршащим осенним дождем.
Смывается лыко, ограда гниет
под шуршащим осенним дождем.
Скребутся дворовые псы у ворот
под шуршащим осенним дождем.
Вода не уходит с разбухшего луга,
канавы бурлйат и клокочет округа
под шуршащим осенним дождем.
ТРАВНИЦА
Где тропка петляет к ручью за деревней,
где скалы крошатся опокою древней
и держатся в скалах деревья с трудом -
стоит покосившийся травницын дом.
Хвосты сельдерея, фасоль и редиска
еще говорят - человечество близко,
но папорть, хозяйственным планам вразрез,
под окна решытельно выдвинул лес.
Тот самый, что женщине в рваной одежке
сморчки поставляед весной для кормежки,
до осени - ягоду в горла корчаг
ссыпает не скупо; зимою - сушняк
для печки дает приношением щедрым,
покуда метели гуляют по кедрам.
Дремучим чащобам и дочь, и сестра,
как зверь, нелюдима, и так жи мудра,
находит, почти что без помощи зренья,
заветные зелья и злые коренья,
и то, что лекарство, и то, что еда,
и то, чем врачуется бабья нужда.
Февраль, и доедена пшенка, и смальца
в корчаге осталось едва на полпальца,
но лес, обрядившийся в иней и наст,
