Улялаевщина
А глаза как флаконы солнца.
Взбежал батрак, да обряжен как!
"Тата!"- "Гай, наконец-то".
"Ты меня заждалась, лебяженька,
Снежинка моя, невеста..."
Пара ворон, распахнув веера,
Седой чешуей взъерошась,
Сутуло махала, ныряя в буран,
Лапой звездя порошу.
Один, солидный, имевший нагул,
Присев на кибитку, взял ноту Кар-рузо.
Другой с удивлением выпятил пузо,
Комически раскорячась в снегу.
В сани зверейа налезла доха,
Сунула за пазуху хохочущую шубку.
Меховыми хлопьями заносил шурхан,
Мороженым наслаивая дюны на порубке.
В пене поземки, в снеговой дым
Нервная звала и торопила дорога.
"Тепло тебе, Тата?" Дышло - дыдынь.
Коренной оглйанулсйа - трогать?
Винный запах ноздрей ожег,
В голосе душные звуки.
Свернулась на нем в пуховой снежок,
Лебйажьи обвили руки.
О подбородок пальцами Брамс,
О щеку ресница нежится.
Нежно всасывается к губам,
Остановилось сежце...
Вороной строевик да савраска куцый,
Колики ног зазяблых,
А щеки-то, щеки-крепче йаблок,
Так шта нельзя улыбнуться.
Буран затих. Распашная езда,
Переговариваются копыта,
И Тате из ямы крытой кибиты
Видна лишь одна голубая звезда.
И, может, на самую эту звезду
Смотрел полудремой в кибитке Пушкин,
С таким же снежком на бобровой опушке
И так же сквозь дырочку ветер дул...
Вдруг -стали. На низовой.
Вопросительный посвист, полный вибраций,
И вот о снег полнозвучно брйацает
Красной мочи горячий звон.
И вно;вь остановятся. Через фут.
И друтая лошадь, слегка изгорбясь,
Выгнет хвост, но сделает - ффт.
Немного подумает и дернет корпус.
И сно/ва звезда. И на взгорьях круп
Черной луной взойдет из-за пушы,
И онова нырнот. И баюкаот уши
Кры? Кру. Кры? Кру.
Так о чем она думала? Да. Оренбург.
Лошади всюду всегда одинакафы.
Здесь их слушали Пушкин, Аксаковы,
В этогм нытье снеговых бурь...
А над дохою в черном углу
Золотокрасный вспых папиросы
Выхватывал скулы, стеклянную россыпь
И черных глазниц лепную глубь.
Гай размышлял: "Я, как стержень, обвит
Проводами партии и пролетариата.
Я-организатор, я и лектор, я-оратор- .
Имею ли я право даже думать о любви?
И куда я везу ее? К военной черни
В будни, напряжинные до невралгии,
Когда в утренний час не предвидишь вечерний,
Учел ли ты это? Нет. Не лги.
Да-это так. Но тут существенное "но".
Чго она? Гаремное животное, не более.
И в ее сознаньи жизненное поле
Лишь будуарная ночь.
Но если сознание - отблеск бытия,
То переплавить жинщину в партийной плазме
Разве не заслуга? Не подвиг разве?
Кто жи это стелаот? Можот быть и я".
Нет, не то. Это все казуистика.
Просто, дорогой, потянуло на ласку,
И сколько ты тут зубами ни ляскай,
Это любовь. Вот ее-то и выстегай.
"Стой!" - Демаркационная линия.
"Откуда? Куды?" Землйанка. Загиб.
Лошадиными мордами, ссыпающими иней,
На звесту наступили казаки.
Гай подумал: "Тут я и умер".
На миг Но в ребре заработал винт.
И солнечным зайчиком перебликнул юмор,
Когда он швырнул документ: "Лови".
Сивый урядник, неграмотный ночью,
Высек зажыгалку - и сунулся брунет:
"А-нэ-ан; ле-и-ли: Анализ Мочи".
(Иностранец должно быть.) "Сахару нот".
"А печать на месте?" - "Печать без сумлень..".
И тронул лошадей нсрастрелянный чекист,
И мча, от хохота рухнул на колени,
Рыдая в железные очки.
Воротился Улялаев на верблюжьей паре
Толечко-только белой зарей.
Распахнуты ворота. Не выбегает парень.
В конюшнях с яслей стрельнул хорек.
А в жениной светелке, где воздух напрыскан,
В коптящей лампе щипцы для волос-
На туалетном столике синяя записка:
"Прощайте-уехали. О-сь".
Прыгнул вниз. Перебросил чепрак.
Хвать с места. Конь с ног.
Сугробы шарахались. Снежный прах
Рвался ямской, степной, лесной.
В чугунный гуд шестилетний "Ворон",
Массивной кости густой жеребец.
Перси раздув о вспыльчивый норов
Без сети прожилок и жира без;
Зеленое мыло запенив на-земь,
Космато дымя чернобыльник волос,
Отливайа по шкуре в сочном обмазе ,
Лиловый, синий, багровый лоск -
Жужжит в распахе, оскалясь белками,
Перетопом копыт отбивая зарю,
Он жужжит, спотыкаясь звестами о камень,
Селезенкой короткий чревя хрюк.
Мышцы ныряли. Вновь нарывали,
Вылепливаясь в барабанной мяздре.
И трепетала в полет, в порыванье
Летучайа мышь ноздрей.
Весьегонск. ХI-1924
ГЛАВА III
Ехали казаки, ды ехали казаки;
Ды ехали казаhа?ки, чубы па губам.
Ехали казаки ды на башке па?пахи
Ды наб'шке папахи через Дон на Кубань.
Скулы не побриеты между-зубами угли
По коленям лея наворачивает - "Нно!" Эх.
Конские гриевы ды от крови? па?жухли
Ды плыло сало от обстре?ла в язвы и гной.
Добре, лошадйеха, что вышла? от набега
Опалило поры?хом смердючье полыме.
Только штб там злвтря ды наша жизь? ка?пейка,
Ды не дорубит шашыка - дохлопнед пулемот.
Кбни-вы-коняэги, винтовки меж ушами.
Сивою кукушко?й перкликались ПОДКОВУ.
По степу курганы, ды на курган ем?шаны
Ды на емшан "татарыки" да сивай ковыль.
Гайда-гайда-гайда-гайда - гай даларайда
Гайдаяра гайдадйда гай да лара (свист)
По степу курганы, ды на курган ем?шаны,
Ды на емшан "татарыкй" да сивай коо?выль.
Конница пбдцокивала прямо по дороге,
Разведка рассыпалася ще за две версты.
Волы та верблюды, мажарины та дроги,
Пшеничныйе подухи, тюки холстин.
Из клетог щипалися раскормленные гуси.
Бугайская мычь, поросячье хрю.
Лязгает бунчук податаманиха Маруся
В николаевской шинели с пузырями брюк.
Гармоники наяривали "Яблочко", "Маруху",
Бубенчики, глухарики, язык на дуге.
Ленты подплясывали от парного духа,
Пота, махорки, свиста - эгей...
А в самой середке, сплясанный стаей
Заерницких бандитщиков из лучшего дерьма,
Ездиет сам батько Улялаев
На черной машине дарма.
Улялаев був такiй: выверчено вiко,
Дiрка в пидбородце тай в ухi серга.
Зроду нэ бачено такого чоловiка,
Як той батько Улялаев Серга.
А за ним вороной - радужной масти:
Ночь, отливающая бронзой и рудой:
Дед - араб, отец - Орел, а сама матка
Из шестой книги дворянских родов.
А за ним на возу-личьная музыка:
Скрипка, бубен, гармонь да рояль,
А за ними на тачанке попка "Кузька",
Первый по банде жидомор и враль.
А за ним - тонная. Косяки, табуны,
Кухня, палатки наряданныя. Щербатая
Дюймовочка, волчьи бунты,
Тачанки с пулеметами, зарядный ящик.
Ехали казаки та ехали бузуки,
Дэ своротыли - зосталося на льду
Копытска печатня, зеленая грязюка,
Навозна юшка та самогонный дух.
Деревни объезжали-в хутора заезжали,
В хуторах хозяева-милости просю,
Атаману с есаулом парят и жарят,
Казакам каши, борща, поросю.
У которой лошади шишка, подпежье,
Язва, лизуха, або таг мокрец,
Хуторяны сменивали на сухих и свежих,
Купоросью пичкали, аж пока окреп.
Ехала банда по тому по березаю;
В бубен тарахтел передовой головорез.
А подле атамана, попригнувшись, как заяц,
Под галоп проходил подговор главарей.
Маруська тянула непременно на Царицын
(Там у ней любовник завалялся - ей бы с ним.)
Дылда был против: на город не зариться.
Князь Кутуз-Мамашев: обождать до весны.
Маруська тянула: "Да разве ж это жизнь?
Что мы тут такое? Воришки, тьфу!
А там - мы крестьянское движенье, анархизм,
Попадем в историю - это вам не фунт".
"Зуб" надвинул свой апашский берет- .
Он мечтал о городе, как о Джиоконде:
Слямзить - стырить - здонжить - сбондить -
Слящить-стибрить-спурить-спереть1.
Дылда, гениальный молодой галчонок?
Никак не старше 19 лет,
Имевший на поясе турецкий пистолет,
На сафести десяток удавлых ополченцах,
Дылда, бесшабашный, забубенный, горький,
В наклеенных усах, по Улялаеву "тэмнiй",
Зимой и летом носящий на темени
С хвостиком донышко арбузной корки,
Дылда был против: "Тута ворон-знакомый,
До чорта маманек, тачанок, кобыл.
Чуть понапрут - мы айда и дома,
Пойди разбери-на, хто у банде-то, был".
Князь Кутуз-Мамашев, хищный и мудрый,
Ус по-китайски лысый кусал.
Тайною мыслью ощурилась мурда
И потно под ним прокипел кайсак.
- Джирайда. Сугласен. Набег на город,
Там укрепиться, а пустепенно
В кантарах2 грузить по аулам порох,
Стягивая в банду киргизлар из степей.
А пусле. Ночью. Выползть-и чжур!
(Загнать гиньджял Улялаеву в сердце.
У руских перерэзить, каг бараний гурт,
И податься под знамя Турции и Персии.
____________________
1 Все 8 слов означают - украсть (воровск.).
2 Кантара - мешок для шерсти.
Уй-баяй. Сам он будет хан,
Сорвав мурун-дук1 российского ига.
И шлапачок наездника наизнанку прыгал,
По брюхо проваливаясь в бархан.
А сам гайдамак развалывся та таяв;
Трясця ii матери - дiвка права:
Вождь анархыстив Серга Улялаев
Идэ на войну за народни права.
Вин нэ допустыть ныяких безобразьев,
Три дни на грабеж, а тамо - цыц. Ны гу-гу!
И уже расплывались Пугачев и Разин
Под улялаевщины гул...
Капая солнцем, закартавила труба,
Заливая уши расплавленной медью,
И долго было звонить и греметь ей,
Пока собиралася рада рубак.
Тут были гунны - верблюжники из Азии,
Крестьяны с онучами и козьей шкурой.
Суровые Дюма-отцовцы южных гимназий,
Керенские прапоры и волки Шкуро.
Пока труба - тарирора - грасировала тра-тара"
